Вода была холодна даже сквозь перчатку. Я сунула руку вниз,
черта холодной кровавой воды поползла вверх по коже, и опустив руку только до
половины, я на что-то наткнулась.
Застыв на мгновение, я неглубоко вдохнула и повела рукой
вдоль того, чего касалась. Оно было одновременно и мягким, и твердым — мясистая
плоть. Я добралась до кости, и ее было достаточно, чтобы ухватиться и вытащить
из воды.
Это было то, что осталось от руки женщины. С розовато-белой
кости стекала вода. Конец, который крепился к плечу, был обломан. Есть
инструменты, которые могут оставить такие повреждения, но я сомневалась, чтобы
кто-то побеспокоился их доставать.
Отложив руку в сторону, я снова стала шарить там, где ее
нашла. На этот раз я погрузила руку глубже и вытащила почти голую кость. Она не
была похожа на фрагмент человека, и я старалась так о ней не думать. Будто
нашла в лесу останки животного и пыталась сообразить, кто его съел. Большие
зубы, очень сильные челюсти. Мало кто из истинных хищников обладает силой,
способной сокрушать кости, но ею обладают почти все ликантропы. Вряд ли такую
бойню в ванной пригородного дома могла устроить сбежавшая из зоопарка гиена.
Я осторожно, очень осторожно опустила кость обратно в воду,
потому что никак не хотела, чтобы на меня полетели брызги от всплеска.
Отвернувшись от ванны, я осторожно прошла к двери, сняла
перчатки, бросила в мешок, который открыл для меня Зебровски, прислонилась к
косяку, сняла бахилы, бросила их в мусорный мешок, вышла из этой камеры ужасов
и продолжала идти, пока не дошла до спальни.
Здесь воздух казался чище, более пригодным для дыхания.
Зебровски шел за мной, и тут голос Мерлиони спросил:
— Она это сделала?
— Ага.
Мерлиони издал что-то вроде торжествующего карканья:
— Я так и знал! Я выиграл!
Я посмотрела на него, на Зебровски:
— Прошу прощения, что было сказано?
Зебровски даже не смутился:
— Мы поспорили, полезешь ли ты в эту ванну рукой. Я
вздохнула и покачала головой:
— Ребята, вы квинтэссенция ублюдков.
— Ух ты! Квинтэссенция! — повторил Мерлиони с
уважением. — Блейк, если ты будешь ругать нас умными словами, мы никогда
до их смысла не допрем.
Я посмотрела на Зебровски:
— Это оборотень. Не знаю, правда, тот же или другой.
Первая жертва была убита в постели. Вторая тоже? — Он кивнул. — А
этих убивали в ванне, и там не меньше двух тел.
— Почему двух? — спросил Зебровски.
— Потому что куча слишком высока, черт бы ее драл, для
одного женского тела, особенно если учесть, что часть он сожрал.
— Ты говоришь «он», будто знаешь.
Я покачала головой:
— Не знаю, но предполагаю, что это самец, потому что
мало кто из женщин способен на такое. Бывает, но редко.
— У нас есть свидетель, что женщина, владеющая этим
домом, и ее подруга входили сюда около двух часов ночи. — Зебровски закрыл
глаза, будто вспоминая точный текст. — Они казались пьяными, и с ними был
мужчина.
— Есть свидетель? — спросила я.
— Если мужчина, который привез их домой, оборотень, и
не лежит в той куче в ванне, то да.
Я об этом не подумала.
— Вообще-то может там лежать. Кстати, почему вода стоит
так высоко, почему не сработал страховочный слив?
— Наш стажер сказал, что там застрял кусок тела. Меня
передернуло.
— Тогда понятно, с чего его выворачивает.
— А на этом я проиграл, — сказал Мерлиони.
— На чем? — спросила я.
— Почти все мы ставили, что тебя вывернет.
— А кто ставил на меня?
Зебровски прокашлялся:
— Это я.
— И что ты выиграл?
— Ужин на двоих у «Тони».
— А ты, — спросила я у Мерлиони, — что
выиграл на том, что я там шарила?
— Баксы.
Я покачала головой:
— Чтоб вы все лопнули! — И я пошла к двери.
— Погоди, у нас еще одно пари, — окликнул меня
Мерлиони. — Кто была та цыпочка на телефоне, когда Зебровски тебя
разбудил?
Я готова была отпустить убийственный комментарий, когда меня
остановил голос от дверей:
— Вы видали что-нибудь подобное после Нью-Мексико?
Я обернулась к дверям, где стоял мой любимый агент ФБР.
Специальный агент Брэдли Брэдфорд, улыбаясь протягивал мне руку.
Глава 55
Брэдли был сотрудником Отдела Специальных Исследований —
новое подразделение по борьбе с преступлениями, имеющими противоестественную
подоплеку. В последний раз мы с ним работали на весьма грязных убийствах в
Нью-Мексико.
На его твердое пожатие я ответила своим таким же. Он
улыбнулся — думаю, мы оба были рады видеть друг друга. Но он обвел взглядом
комнату и нашел Зебровски.
— Сержант Зебровски, я думаю, вы ведете праведную
жизнь.
Зебровски подошел к нам:
— О чем это вы, агент Брэдфорд?
Агент показал тонкий конверт плотной бумаги.
— Напротив клуба, где эти женщины были вчера вечером,
есть магазин. В прошлом году его ограбили, и после этого поставили отличную
систему наблюдения.
Шутки кончились. Зебровски вдруг стал полностью серьезен.
— И?
— На ленте есть мужчина, подходящий под описание вашего
свидетеля. Он был вчера с этим женщинами, они прошли точно под окном
магазина. — Он открыл конверт. — Я взял на себя смелость сделать отпечаток
со стоп-кадра.
— И раздать его всем вашим людям, — предположил
Мерлиони.
— Нет, детектив. Это единственный экземпляр, и я первым
делом принес его сюда.
Мерлиони, может, и хотел бы поспорить, но Зебровски ему не
дал.
— Мне все равно, кто раскроет это дело, лишь бы мы
взяли этого типа.
— Я того же мнения, — ответил Брэдли.
Я ему не до конца поверила. В прошлый наш разговор его
крошечный отдел находился на грани расформирования, а дела из его производства
хотели передать в отдел поддержки расследований, то есть в отдел серийных
убийц. Брэдли был из хороших парней. Он действительно больше интересовался
раскрытием преступлений, чем карьерным успехом, но его новый отдел был ему
дорог. Он был всерьез убежден, что федералам такой нужен. Я с ним была согласна.
Так зачем же он передает единственный экземпляр снимка? Поделиться — это имело
бы смысл, просто отдать — никакого.
