Он сидел в единственном в комнате кресле, сложив руки на
животе. Я сидела на прикроватном коврике. На самом деле это был мех, густой и
мягкий, и по прикосновению можно было судить, что когда-то это было что-то
живое. Почему-то нам обоим не хотелось ложиться — быть может, оба мы боялись,
что проснется ardeur, а мы не были к этому готовы.
— Я хочу проверить, правильно ли я поняла, —
сказала я.
Жан-Клод повернулся ко мне — одними глазами.
— Завтра, если Ашер по-прежнему не будет никому
принадлежать, будут ли они вправе просить его им выдать?
— Не так, как сегодня, — ты это сделала
невозможным, разве что они возьмут его силой.
Я мотнула головой:
— Я достаточно давно имею дело с вампирской политикой и
знаю, что, если им не дать сделать что-то одно, они сделают другое. И не потому
что хотят, а потому что тебе это неприятно.
Он нахмурился недоуменно. Я вздохнула:
— Попробую сказать по-другому. Вопрос вот в чем: чего
они имеют право у нас просить, пока они здесь?
— Права на охоту или добровольных доноров, любовников —
удовлетворения основных потребностей.
— Секс — это основная потребность?
Он только посмотрел на меня.
— Ладно, извини. Я понимаю насчет добровольных доноров
— им необходимо есть. Но любовники — что конкретно имеется в виду?
— Было бы declasse требовать любовников для прислуги,
так что насчет горничной и дворецкого Мюзетт можно не волноваться. Двое детей с
ней — это особый случай. Девочка физически слишком молода, она о таких вещах не
думает. Мальчик — это проблема. Бартоломе развит не по годам, и потому Белль
Морт послала Мюзетт его взять.
Я уставилась на него:
— Только не говори мне, что Мюзетт имела секс с этим
ребенком!
Он с неожиданно усталым видом потер глаза.
— Ты хочешь правды или более приятной лжи?
— Думаю, что правды.
— Белль Морт умеет чуять сексуальный аппетит — это один
из ее талантов. Бартоломе выглядит как ребенок, но мысли у него не детские, и
такие они были, когда он был еще человеком, ребенком почти двенадцати лет. Он
был наследником большого состояния, и Белль желала этим состоянием
распоряжаться. И еще он был заметен даже в том веке, когда сыновьям знатных
семейств дозволялась почти любая нескромность по отношению к женщинам
неблагородной крови.
— Не поняла.
— Он выглядел ребенком, Анита, и этот невинный вид использовал,
чтобы ставить женщин в компрометирующее положение. Когда они понимали, что их
используют, было уже слишком поздно. Более того, он угрожал обвинить их в
агрессии. В те времена не было понятия совращения малолетних, но все знали, что
такое бывает. Детей женили в возрасте десяти-одиннадцати лет, и потому люди с
подобными склонностями могли удовлетворяться в супружеской постели, пока их
супруги не становились слишком стары на их вкус. Тогда они начинали искать
наслаждения вне брака, а бывало, что к тому времени достаточно подрастали их
собственные дети.
Я взглянула на него в упор:
— Вот этого последнего я уже не хотела бы знать. Это
более чем мерзость.
— Oui, ma petite, но все равно это правда. Такое
состояние, как было у Бартоломе, в обычной ситуации стало бы целью Белль. Она
бы ни в чьи руки не упустила такие деньги, земли или титулы. Но она не
любительница детей, какими бы взрослыми они ни были, и потому она выпустила
Мюзетт. Которая, как ты уже знаешь, сделает все, что поручит ей наша госпожа.
— Да, у меня создалось такое впечатление.
— И вот она соблазнила мальчика — или позволила ему
соблазнить себя. Белль помогла ей разжечь в Бартоломе ardeur — и он был пойман.
Она не собиралась превращать его в детском возрасте, хотела дать ему подрасти,
но Бартоломе сбросила лошадь. У него был пробит череп, и он умирал. Следующему
за ним брату было всего пять, и над ним у Белль Морт власти не было. Ей нужен
был Бартоломе, и она велела Мюзетт закончить с ним.
— И что он почувствовал, когда очнулся?
— Он был счастлив, что жив.
— Нет, что он почувствовал, когда узнал, что будет
вечно мальчиком, хоть бы и преждевременно созревшим?
Жан-Клод вздохнул.
— Он был... удручен. По некоторым причинам обращение
детей в вампиров запрещено. Мюзетт не обращала Валентину. Белль узнала, что
один из ее мастеров — педофил и обращает детей в своих постоянных... спутников.
Последние слова он договорил очень тихо.
— Боже мой!
Мне стало нехорошо, голова закружилась. Я задышала глубоко и
медленно.
— Он нарушил запрет на обращение детей, и когда Белль
Морт узнала, зачем он это делает... она убила его. Убила его с единогласного
разрешения Совета. Почти всех детей, которых он обратил, уничтожили. Это были
вампиры, запертые в детских телах, и над ними издевались. У них не выдержал
разум.
— Как же спаслась Валентина? — спросила я.
— Она была самой последней, и ее он еще не тронул. Она
была ребенком и вампиром, но не была безумной. Белль взяла ее к себе и нашла
людей для ухода за ней. Много лет у нее были человеческие няньки. Ее товарищи
по играм были человеческими детьми. Я должен сказать, что Белль сделала для нее
все, что могла. Очевидно, она винила себя в том, что не поняла сразу, каким
чудовищем был Себастьян.
— И почему мне кажется, что эта идеальная картина
недолго таковой оставалась?
— Потому что ты нас слишком хорошо знаешь, ma petite.
Валентина попыталась обратить своих товарищей по играм в вампиров, чтобы не
быть одной такой. Когда ее нянька это узнала, Валентина перегрызла ей горло.
После этого не было ни нянек-людей, ни человеческих детей для игр.
— Вот почему у нее нянька-вампир.
Он кивнул.
— Ей не нужна нянька в традиционном смысле, но ей
всегда будет восемь лет, и даже сегодня она не может сама остановить такси,
поселиться в отеле без того, чтобы люди вокруг не глазели и не задумывались.
Кто-нибудь из самых добрых побуждений позвонит в полицию и сообщит о несчастном
брошенном ребенке у него в отеле.
— Ей это должно быть ненавистно.
— Что именно?
— Такое существование.
Он пожал плечами:
— Не знаю. Я не разговариваю с Валентиной.
— Ты ее боишься.
— Нет, ma petite, но я при ней нервничаю. Те немногие
дети, что прожили века... извращенные создания. По-другому быть не может.
— Как она попала в свиту Мюзетт?
— Валентина была взята раньше, чем ее тело достаточно
выросло для физического удовольствия. Свою энергию она обратила на
другие... — он облизал губы, — сферы интереса.
