Во дворах росли средней величины деревья, и это
подсказывало, что району лет десять. Деревья вырастают не сразу.
Огромную антенну телефургона я увидела раньше полицейских
машин.
— Твою мать.
— В чем дело? — спросил Джейсон.
— Репортеры уже здесь.
Он глянул вперед:
— Как ты узнала?
— Никогда не видел телефургона с такой здоровенной
антенной?
— Кажется, нет.
— Счастливчик.
Наверное, из-за фургона репортеров полиция перекрыла улицу.
Было бы у них время, поставили бы официального вида рогатки. Сейчас здесь была
патрульная машина, облокотившийся на нее полисмен в форме и желтая лента
«прохода нет», натянутая через улицу между двумя почтовыми ящиками.
Присутствовали также два телевизионных фургона и кучка
газетчиков. Их всегда можно узнать по фотоаппаратам и отсутствию микрофонов.
Хотя они тебе в морду диктофоны суют.
Нам пришлось из-за них припарковаться за полквартала. Когда
замолк двигатель, Джейсон спросил:
— Откуда они так быстро узнали?
— Кто-нибудь из соседей позвонил или фургон оказался
случайно рядом. Когда идет разговор по полицейской рации, репортеры могут
перехватить.
— А почему там их не было, на первом месте?
— Там дом изолированный, добраться туда труднее, а
сроки все равно поджимают. А может, здесь замешана местная знаменитость или
просто лучше схавают.
— Лучше схавают?
— Более сенсационный материал, — пояснила я, но
про себя подумала, какой материал может быть более сенсационным, чем труп,
прибитый гвоздями к стене собственной квартиры. Хотя, конечно, таких
подробностей газетчикам не сообщают — если только их можно скрыть.
Я расстегнула ремень безопасности и взялась за ручку дверцы.
— Пройти через репортеров — это будет первая трудность.
Нравится, не нравится, но я сама что-то вроде местной знаменитости.
— Дама сердца Принца города, — улыбнулся Джейсон.
— Вряд ли кто-то назовет это так вежливо, но ты прав.
Хотя сегодня их будет больше интересовать убийство. О нем они будут меня
спрашивать, а не о Жан-Клоде.
— Тебе вроде лучше, — заметил он.
— Кажется, да, хотя не знаю почему.
— Может быть, причина твоей реакции выветривается?
— Может быть.
— А мы будем выходить из машины или отсюда посмотрим?
Я вздохнула:
— Выхожу, выхожу.
Джейсон вышел и оказался с моей стороны раньше, чем я успела
поставить ногу на землю. Сегодня я разрешила ему себе помочь. Мне было уже не
так плохо, но весьма далеко от моей лучшей формы. Нехорошо было бы отказаться
от помощи и плюхнуться мордой. И я изо всех сил старалась пригасить мачизм —
свой, а не Джейсона.
Я взяла его под руку, и мы пошли по тротуару к стоящим там
людям. Их было много, и почти все — не репортеры. Место первого убийства было
уединенным, без соседей, а здесь полно домов — отсюда и толпа.
Табличка была у меня на шее — я ее так и не сняла. Сейчас,
когда мне стало лучше, я сообразила, что рука Джейсона как раз на пути моей
руки, если надо будет потянуться за пистолетом. Идти от него слева я не хотела,
потому что стреляю я правой, но даже и так он мог мне помешать.
Значит, мне лучше, раз я так тревожусь насчет пистолета.
Приятно знать. Очень противно, когда тебе плохо, а тошнота — одно из величайших
зол вселенной.
Наверное, из-за Джейсона репортеры не сразу сообразили, кто
к ним идет, и мы миновали уже половину толпы зевак, почти пробились к желтой
ленте, когда кто-то из них меня заметил.
Диктофон оказался у меня под самым носом:
— Миз Блейк, зачем вы здесь? Убитая женщина стала
жертвой вампира?
Твою мать. Если я сейчас просто скажу «без комментариев»,
газета выйдет с шапкой «Возможная жертва вампира».
— Меня на многие противоестественные преступления
вызывают, мистер Миллер, вы это знаете. Не только на вампире кие.
Он был доволен, что я помню его фамилию. Многие любят, когда
их запоминают по именам.
— Так это не нападение вампира?
Блин.
— Я же еще там не была, мистер Миллер, ничего не
видела. И знаю не больше вашего.
Репортеры сомкнулись вокруг меня, как сжатая рука. На нас
смотрела здоровенная камера — из тех, что таскают на плече. Попадем в
полдневный выпуск, если ничего не случится более интересного.
Вопросы сыпались со всех сторон:
— Это нападение вампира?
— Какого рода монстр?
— Вы ожидаете новых жертв?
Одна женщина подобралась так близко, что лишь хватка
Джейсона не дала нас разделить.
— Анита, это ваш новый бойфренд? Вы бросили Жан-Клода?
То, что репортер может задать такой вопрос, находясь рядом
со свежим трупом, показывает, каких высот достиг интерес СМИ к личной жизни
Жан-Клода.
И стоило ему прозвучать, тут же посыпались аналогичные. Не
понимаю, почему моя личная жизнь интереснее убийства — или хотя бы сравнима по
интересу.
Если я скажу, что Джейсон — мой друг, они эти слова извратят.
Скажи я, что он телохранитель, — по всем газетам начнут муссировать, что
мне нужен телохранитель. В конце концов я бросила отвечать на вопросы и подняла
табличку повыше, чтобы ее заметил постовой возле ленты.
Он приподнял ленту, пропуская нас, и потом ему пришлось
выдержать давление тел, ринувшихся за нами. Мы шли к дому под градом вопросов,
которые я просто игнорировала. Бог один знает, что они смогут сделать из того
немногого, что я уже сказала. Что угодно — от «Слова истребительницы: это работа
вампира», или «Слова истребительницы: это работа не вампира» и до моей личной
жизни. Я перестала смотреть новости и читать газеты, если думала, что могу в
них оказаться. Во-первых, мне очень не нравится видеть себя в движущейся
камере. Во-вторых, репортеры меня выводят из себя. Я не имею права обсуждать
ведущееся расследование, и никто не имеет, а потому пресса строит догадки на
тех фактах, что у нее есть. А уж если темой становится Жан-Клод и наша личная
жизнь, то этого я не хочу ни видеть, ни читать.
Почему-то после попадания на разжор прессе у меня снова
стали трястись коленки. Не так, как раньше, но и не так хорошо я себя
чувствовала, как после выхода из джипа. Этого мне только и не хватало.
Здесь копов стало меньше, и почти все это были знакомые лица
ребят из РГРПС. Здесь никто не ставил под сомнение мое право появления и не
задавал вопросов насчет Джейсона. Здесь мне верили.
