Я включила воду на полную мощность, чтобы струи колотили
меня по шее, по голове, по плечам. Меня не грызла совесть за секс с Джейсоном,
и это, наверное, было нехорошо, но не чувствовала я себя грешницей. Может быть,
потому, что для него это был просто новый способ проявить обо мне заботу. А вот
разговор после никак не давал мне покоя. Горькая эмоциональная правда грызла
меня сильнее, чем секс с человеком, которого я не люблю. Наверное, это
показатель, насколько далеко свалилась я в колодец морального разложения.
Я стояла в горячей воде, и пар плавал на фоне стеклянных
дверей кабинки, и я была счастлива, что мое сердце не принадлежит никому. Оно,
черт меня побери, мое, и я его так и собираюсь сохранить одним куском. Ричард
что-то во мне сломал, какой-то последний кусочек, который все еще пытался
придерживаться романтического взгляда на любовь. Он ушел, бросил меня, потому
что для него я недостаточно человек. Мой жених в колледже бросил меня, потому
что я не была достаточно белой для его матери. Моя мачеха Джудит никогда не
давала мне забыть, что я маленькая и смуглая, а она и ее дети от моего отца
высокие, белокурые и голубоглазые. Сколько живу, столько мне люди тычут в нос
то, что я не могу переменить. Так шли бы они все на что-нибудь.
Я сидела на дне кабины, хотя и не собиралась. Я не
собиралась сжиматься в комочек, прятаться. И почему я всегда гоняюсь за любовью
людей, которым мало того, что я собой представляю? Есть многие другие, которые
хотят меня такой, как я есть, — низенькую, смуглую, кровавую, набитую
метафизической дрянью. Люди, которые любят меня такой, какая я есть.
К сожалению, я в это число не вхожу.
В дверь постучали, и я поняла, что стучат уже довольно
давно. Я всегда запираю дверь в ванной — по привычке.
Прикрутив воду, чтобы было слышно, я спросила:
— Кто там?
— Анита, это Джемиль, мне нужно войти.
— Зачем?
В одном этом слове была целая вселенная подозрений. Если бы
причина была не такой, которая вызовет у меня отрицание, он бы ее сразу назвал.
Я услыхала, как он вздохнул за дверью.
— С Ричардом плохо. Нужна большая ванна.
— Нет, — сказала я, отключила воду и потянулась за
большим полотенцем.
— Анита, после того, как стая продала дом Райны, у нас
не осталось емкости, в которой можно было бы отмокать ему и членам стаи. Я его
обнаружил без сознания на полу у него в спальне, и он холоден как лед.
Я обернула мокрые волосы маленьким полотенцем.
— Сюда ты его не принесешь, Джемиль. Должно найтись
другое место. Жан-Клод тебе позволит воспользоваться ванной у него дома.
— Анита, он ледяной. Если мы его в ближайшее время не
отогреем, не знаю, что будет.
Я прислонилась головой к двери.
— Ты хочешь сказать, что он умрет?
— Я хочу сказать, что не знаю. Я никогда не видел ни
одного вервольфа в таком плохом состоянии при отсутствии видимой раны. И я не
знаю, что с ним.
А я, к несчастью, знала. Белль кормила своих людей не только
от меня, она и от Ричарда их кормила. Я сегодня об этом уже думала, но мне даже
в голову не пришло, что он не позволит своей стае быть с ним рядом, чтобы
укрепить себя общей энергией. Я не знала, что он просто даст себе умереть. Ведь
до того, как стало так плохо, он должен был почувствовать, что здесь что-то не
так.
— Он позвал тебя на помощь? — спросила я, все еще
прислонившись к двери.
— Нет, мне нужно было к нему по делам стаи, и я хотел
найти его в школе, но там сказали, что он заболел. Я позвонил ему домой — никто
не ответил. Анита, пожалуйста, впусти нас.
Мать твою так, этак и еще раз так. Я не могла поверить, что
мне придется это сделать. Мужчина, который разбил мое сердце, назвал меня
монстром, будет отмокать в моей ванне бог знает сколько времени?
Я отперла дверь и спряталась за ней, чтобы меня не видели. И
чтобы я не видела.
Джемиль протиснулся, держа на руках Ричарда. Не вес ему
мешал — он бы мог одной рукой поднять все, что было здесь в ванной, — но
Ричард был очень широк в плечах, а Джемиль и сам не маленький.
Я попыталась не смотреть на них обоих, только краем глаза
увидела косички Джемиля с вплетенными ярко-красными бусинами. Рубашка была
красной им под цвет, пиджак — синий. Времени увидеть, подходят ли брюки по
цвету к пиджаку, у меня не было. Я просто пошла к двери, прижимая к себе
полотенце.
— Можешь включить мне воду, Анита? — спросил
Джемиль.
— Нет, — ответила я и исчезла.
Глава 26
Я оделась. Не могла вспомнить, успела я намылить волосы
шампунем или только смочила их, да и все равно мне было. Лицо Ричарда горело у
меня в памяти. Закрытые глаза, безупречная квадратная челюсть с ямочкой. Но не
было разлива великолепных волос по плечам. Эти чудесные волосы были каштановые
с проблесками золота и меди, и они почти горели на солнце. Он отрезал волосы.
Отрезал волосы.
Я помнила их на ощупь, шелковое прикосновение их к моему
телу, как они рассыпались вокруг лица Ричарда, когда он поднимался надо мной.
Помню Ричарда, лежащего подо мной, и волосы его облаком на подушке, и глаза его
не видят, а тело вбивается в мое.
Я сидела на кровати и плакала, когда в дверь постучали.
Джинсы я уже надела, но сверху на мне был только лифчик.
— Минутку!
Я натянула красную футболку поверх черных джинсов и хотела
уже сказать «войдите», как сообразила, что это может быть Ричард. Вряд ли,
поскольку он еще несколько минут назад был без сознания, но рисковать я не
могу.
— Кто там?
— Натэниел.
— Входи.
Я протерла глаза, прислонилась спиной к двери, глядя на наплечную
кобуру и гадая, куда я могла засунуть ремень. Его же надо продеть в лямки
кобуры. Куда я его, к черту, сунула?
— Звонят из полиции, — сказал Натэниел.
Я только замотала головой:
— Портупею не могу найти.
— Я ее найду, — сказал он.
По его голосу я поняла, что он уже в комнате. Как он прошел,
я не слышала. Будто я не все слышу, что-то пропадает.
— Что со мной?
Вообще-то я не хотела произносить это вслух.
— Здесь Ричард, — ответил Натэниел, будто это все
объясняло.
Я все мотала головой, пытаясь пальцами причесать мокрые
волосы. Они перепутались. Я не мыла их шампунем, тем более ополаскивателем.
Высохнут — будет воронье гнездо.
— А, черт!
Он тронул меня за плечо, и я отдернулась.
— Нет. Не надо со мной сейчас ласково. Иначе я
разревусь.
