— Я записал все, как этот полисмен сказал. Ничего не
добавил.
— Верю. Зебровски считает себя остроумным. — Я
поглядела в карие глаза Калеба. — Калеб, зачем ты здесь?
— Мика позвонил мне на сотовый и сказал, чтобы я
сегодня был рядом с тобой.
Явно он не был особенно доволен таким приказом.
— Он не сказал, почему ты должен быть со мной?
— Нет, — нахмурился Калеб.
— И ты все бросил, что на сегодня наметил, и прибежал
сюда со мной нянчиться просто по доброте сердечной.
Он попытался сохранить хмурое лицо, но постепенно расплылся
в улыбке под стать озорным огонькам в глазах. Неприятной улыбке, будто он думал
что-то про себя, и эти мысли ему очень, очень нравились.
— Мерль мне сказал, что сделает мне плохо, если я не
выполню, что Мика велел.
Мерль был главным телохранителем Мики — шесть футов сплошных
мышц и повадка такая, что ангел ада дважды подумает перед тем, как с ним
связываться. Калеб — пять футов шесть дюймов и дохляк, никакого отношения к
мышцам не имеющий.
Я не могла не улыбнуться:
— Мерль тебе и раньше угрожал, и ты не слишком его
боялся.
— Это было, когда Химера был жив. Меня он любил больше,
чем Мерля или Мику. Я знал, что он меня не даст в обиду, что там Мерль ни
говори.
Химера — это был их прежний вожак парда. В некотором смысле
он был «крестным отцом» групп оборотней. Но сейчас он был мертв, и его группы
мы поделили между нашими. Для большинства из них это было облегчение, потому
что Химера был сексуальный садист, серийный убийца и вообще плохой человек во
всем. Но некоторые, те, что помогали ему вершить его кровавые фантазии, по нему
скучали. Поскольку я вряд ли видела кого-нибудь страшнее Химеры — а видела я
многое, в том числе претендентов на звание бога и тысячелетних вампиров, —
я не верила тем, что тосковал по добрым старым дням. Один из них был Калеб.
— Отлично и прекрасно. Рада, что ты начал выполнять приказы
как хороший солдат. Скажи Мике, когда он вернется, что я буду в «Цирке
проклятых».
— Я поеду с тобой.
Он уже встал, говоря эти слова. Ботинок на нем не было, но
Калеб есть Калеб — были кольца на пальцах ног.
Я покачала головой:
— Нет, ты останешься здесь и будешь принимать
телефонограммы для Мики.
— Мерль выразился очень ясно. Мне положено сегодня
находиться рядом с тобой — целый день.
Я нахмурилась. Мне начинала закрадываться страшная мысль.
— Ты уверен, что ни Мика, ни Мерль тебе не сказали,
зачем ты должен сегодня ко мне приклеиться?
Он покачал головой, но вид у него был встревоженный. Я
впервые подумала, действительно ли Мерль ограничился «разговором».
— Что тебе обещал Мерль сделать, если ты не будешь
ходить за мной как тень?
— Он сказал, что все мои пирсинги вырежет ножом, а
особенно самые последние.
В голосе его не было даже намека на поддразнивание. Была
только безнадежность.
— Последние? Это в сосках? — спросила я.
— Нет. — Он покачал головой.
И руки его опустились к верху штанов с расстегнутой
пуговицей. Он тут же расстегнул вторую.
Я подняла руку:
— Стоп, не надо. Все поняла. Ты проколол себе... там.
— Я подумал, почему нет? Ведь за пару дней заживет, а
не за недели или месяцы, как у людей.
Я хотела спросить: «Больно было»? Но так как серебро жжет
ликантропам кожу, то пирсоваться может только мазохист. Я одного леопарда с
пирсингом спросила: почему не золото? Ответ: тело зарастает на золоте,
погружает его в себя. А на серебре — нет.
— Спасибо за усердие, Калеб.
Мелькнула тень его обычной улыбки, но глаза его так и
остались тревожными, испуганными.
— Я просто стараюсь делать то, что мне сказали.
Я вздохнула. Прежде всего я не ожидала, что буду
сочувствовать Калебу. Черт меня побери, меньше всего мне сейчас был нужен еще
один объект опеки. У меня с заботой о самой себе полно проблем.
— Ладно, только мы с Натэниелом везем сейчас Джейсона
обратно в «Цирк» ко времени пробуждения Жан-Клода.
— Я с вами.
Я только глянула на него.
Тревога переросла в откровенный страх.
— Анита, прошу тебя, я знаю, что я всегда был занозой в
заднице, но я буду хороший. Я ничего плохого не буду делать.
Неужто Мика послал Калеба на случай, если ardeur пробудится
раньше? Я Калеба активно не любила; неужто Мика думал, что я его буду
использовать таким образом? Конечно, когда я впервые увидела Мику, я тут же
стала от него кормиться. И это как раз был самый первый раз, когда проснулся
ardeur, и я его еще никак не контролировала.
Сейчас я это умела лучше, но мое поведение с Джейсоном
показывало, что ненамного.
Ладно, насчет выбора нянек я Мике потом предъявлю претензии,
а он мне, наверное, возразит: если не Калеб, то кто? На это у меня не было
хорошего ответа. Черт побери, даже плохого ответа у меня не было.
Глава 28
Когда понаехало еще волков из стаи Ричарда и начались вопли,
я уехала. У него с полдюжины сиделок, и во мне он не нуждается. Черт побери, он
даже меня не хочет.
Я уже не знала, что делать с Ричардом. Я могла бы помочь
стае в целом, но помогать Ричарду — похоже, за пределами моих сил. Ему нужно
исцеление, а я не знала, как его лечить. Если нужно кого-то убить, или
запугать, или даже набить морду как следует — это пожалуйста, это ко мне. Мне
приходилось защищаться, и убийство я признавала как средство ради доброго дела,
но самоубийство — это не по моей части. Ричард довел себя до полного
охлаждения, энергию из него высосали, и он не позвал на помощь. Это и есть
самоубийство, пусть и пассивное, но все равно намеренное.
Вел машину Джейсон. Он напомнил, что у меня весь день
странные психические реакции, и нехорошо будет, если со мной случится обморок
прямо за рулем. Я ему ответила, что устранила причину обмороков, развесив в
«Цирке» кресты. Он возразил, что не на сто процентов известно, была ли эта
причина единственной. Не лучше ли проявить осторожность?
С этим я спорить не могла. Моя гордость не стоит разбитого
джипа с тремя пассажирами. Если бы на кону стояла только моя шкура, я бы еще
рискнула. Но о безопасности других людей я тревожусь больше, чем о своей.
Тот факт, что все трое — ликантропы и наверняка переживут
катастрофу лучше меня, дела не менял. Если выбросить мохнатого через ветровое
стекло, разве у него не пойдет кровь?
Мы были на хайвее-21 и сворачивали на 270-й, когда я учуяла
запах роз.
