— Как ты сказал?
Ответа, если он и был, я не услышала — Белль снова налетела
на меня, и вдруг меня больше стал интересовать этот пульс у него на шее, чем
то, что у него шевелятся губы. Ничего я не слышала, кроме рева моей собственной
крови, моего сердца, моего пульсирующего тела.
Я скользнула к нему по сиденью и не помню, как двинулась, не
помню, как хотела двинуться. Он снова крутанул баранку, отправив меня назад до
самой дверцы. Когда я стукнулась спиной о дверь, тогда я смогла расслышать
рассерженный рев клаксонов, когда джип резко вильнул в сторону через все
полосы. Потом он выровнялся, снова пошел ровно. Джейсон глянул на меня дикими
глазами:
— Я не могу вести машину, пока ты на мне кормишься. Я
ответила хриплым голосом:
— А мне, кажется, плевать. — Я села, упираясь
руками в сиденье, чтобы меня снова не повело к двери.
— Натэниел, Калеб, держите ее, пока я не найду, где
остановиться.
Я уже неуклюже перелезала через ручку передач, когда рука
Натэниела оказалась перед моим лицом. Он не пытался до меня дотронуться, но держал
запястье настолько близко, что я ощущала запах его теплого тела. Потом он
медленно отвел руку назад, и я полезла за ней, протискиваясь между сиденьями за
манящей плотью, будто меня с ним связывала леска.
И пролезла на заднее сиденье. Натэниел сидел уже на своей
стороне. Я встала перед ним на колени, оседлав его тело. Я ощущала, как он туго
натянут в шортах, даже сквозь джинсы, но сегодня это не было и близко так
важно, как гладкость кожи на горле. Он убрал волосы в косу, и шея осталась
голая.
Джип снова вильнул, и я упала на пол, к ногам Калеба. Пока
что нам везло не столкнуться с другими машинами или с разделительной бетонной
стенкой. Но везение когда-нибудь кончится, хотя мне, кажется, было все равно.
— Если ты не можешь брать от Натэниела секс, то вряд ли
можно от него брать кровь. Он еще слаб.
Голос Джейсона доносился будто очень издалека.
Я подняла глаза на того, кто сидел рядом со мной и задевал
меня штанинами джинсов. Для секса Калеб не был желанным, а вот для крови... Я
встала на колени между его ногами и полезла вверх по его телу, зарываясь
пальцами в джинсы, ощущая под ними его плоть.
Мои руки скользнули под его незаправленную рубашку с
пуговицами, разрисованную кричащими картинками из комиксов. Очень теплой была
его кожа. Мои пальцы полезли вверх, тронули кольцо в пупке. Здесь я
остановилась, трогая края металлического кольца, осторожно подергала, ощущая,
как натягивается кожа, пока он не пискнул, протестуя. Я поглядела в его лицо, и
то, что он увидел, заставило расшириться его глаза и раскрыться губы в немом
удивлении.
Я провела пальцами по его животу, груди, руки мои потерялись
под просторной рубашкой, и наконец ладони нашли его плечи. Тогда рубашка начала
приподниматься, открывая живот. Вид голой кожи пробудил другой голод — по
плоти, а не только по крови. Но Белль взревела на том метафизическом поводке,
который она ко мне прицепила, и зверь отступил, не успев проснуться. Она
хотела, чтобы я хотела того, чего хотелось ей, и в этот момент я поняла, что
хоть у нее и есть подвластные животные, их зверь не живет в ней, она не
разделяет их жажду плоти. Мысль была слишком рациональной, и потому поводок
ослаб. Я смогла мыслить самостоятельно.
— Какая тебе разница, возьму я кровь или плоть, ведь ты
же можешь питаться любой энергией? Ты целый день кормилась от Ричарда.
— Наверное, мне надоела плоть.
Передо мной мелькнул образ, будто я прочла ее мысли.
— Ты не смогла заставить Ричарда жрать. Он боролся с
тобой целый день, дал тебе себя высосать досуха, но ты не заставила его напасть
на кого-нибудь.
Ее гнев был как раскаленный металл, вонзающийся в тело. Мне
выгнуло спину, из горла вырвался стон. Калеб поймал меня за руки, иначе бы я
свалилась.
Голос Белль замурлыкал у меня в голове:
— Этот loup оказался на удивление силен. Но он — не мой
подвластный зверь, и его не тянет к мертвым, а ты, ma petite, такова, да,
именно такова. — Ее сила залила меня, но не жаром жажды крови, а холодом,
холодом могилы. Как только ее энергия меня коснулась, вспыхнула моя собственная
сила, та часть моей личности, что поднимает мертвых. Она разгоралась во мне,
будто холодная энергия Белль оказалась каким-то горючим для моего холодного
огня. — Ты моя, ma petite, моя в таких смыслах, которые этот loup даже
представить себе не может. Его связь с мертвыми случайна, а твоя предопределена
судьбой с момента твоего рождения.
Ее сила была силой могилы, силой самой смерти, но и моя была
такова же. Она хотела подчеркнуть свои слова, но пробудила во мне некроманта, а
сама она — всего лишь разновидность мертвеца. С мертвецами я управляться умею.
Я сделала вдох, черпая собственную магию, готовясь метнуть в
нее. Я это уже делала. Но ее холод вдруг сменился жаром, не успела я еще
закончить вдох. Жажда крови смыла мою магию, утопила в потоке голода.
И ее голос закапал мне на кожу как теплый мед, будто темная
сила ее глаз разливалась по ней.
— Сила могилы подвластна тебе, но не сила желания.
Желание, во всех его формах, подвластно мне.
Если бы я могла вдохнуть, я бы завопила, но воздуха не было,
и зрение исчезло на миг полного головокружения. Я тонула в звуках, в крови,
бьющейся в моем теле, сердце влажно колотилось, пульс как второе сердце бился в
разных местах. Я слышала, я ощущала.
Я ощущала грудь Калеба у себя под пальцами, ощущала
шероховатость волос на краях его сосков и, наконец, сами соски, набухшие и
затвердевшие под моими пальцами. Металлические гантельки, пронзавшие их,
отвлекали меня. Я хотела закрутить соски между пальцами, а металл не давал
этого сделать. Как зубочистка, воткнутая в сандвич, они торчали на дороге. Был
момент, когда Белль готова была их вырвать, и эта мысль была настолько не моей,
что я смогла отползти обратно в собственное сознание, хоть немного.
Когда у меня в глазах прояснилось, Калеб смотрел перед
собой, не видя, полуоткрыв губы. Это было так, будто сама Белль его коснулась,
а ее прикосновение распространяет похоть, вожделение всякого рода.
Я вернулась в собственную голову и в собственную кожу, но
желание Белль осталось во мне, и я не могла его вытолкнуть. Она была права:
жажда крови — это не смерть.
Я рванула руки из-под рубашки Калеба. Пуговицы отлетели,
обнажился торс. Когда я каналировала жажду крови Жан-Клода, она почти всегда
была направлена к шее, запястью, сгибу руки, иногда внутренности паха, к самым
нормальным большим артериям и венам, но Белль не смотрела ни высоко, ни низко.
Она глазела на грудь Калеба, будто это был первоклассный бифштекс, зажаренный
как раз как надо.
Моя собственная логика попыталась спорить. Есть другие
места, где больше крови и ближе к поверхности. Само удивление от того, что
Белль не обратилась к более обычным местам, помогло мне ее оттолкнуть.
