Хрипло прозвучал голос Калеба:
— Почему ты остановилась?
— Я не думаю, что ей секса хочется, — прозвучал
спокойный голос Натэниела.
Я повернулась на его голос. Если бы мной двигал ardeur,
этого было бы достаточно, чтобы я поползла к нему. Но Натэниел был прав: дело
было не в сексе, а в пище, а Натэниел пищей не был. Отсюда следует, что Калеб
был? Не слишком приятная мысль.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Калеб.
Я глядела на его голую грудь, на юное, еще не созревшее
лицо. Он явно недоумевал. Я сказала вслух, хотя не обращалась ни к кому из
сидящих в машине:
— Он не понимает.
— Очень скоро поймет, — шепнула Белль.
— Кажется, твой выход на поле, — прозвучал голос
Джейсона с переднего сиденья.
— Что? — спросил Калеб.
— Тебя пожуют малость, — объяснил Джейсон.
Сочетание моей моральной дилеммы и того, что Белль хотела
взять кровь из необычного места, такого, которое мне казалось бессмысленным,
помогло мне выплыть на поверхность. Я опустилась на колени, чуть отделившись от
тела Калеба.
— Нет, — сказала я вслух, и никто из ребят мне не
ответил — будто до них дошло, что я не обращаюсь ни к кому из них.
Голос Белль у меня в голове:
— Я пока что обращалась с тобой нежно, ma petite.
— Я не твоя ma petite, и перестань на фиг меня так
называть.
— Если ты не принимаешь моей доброты, я перестану тебе
ее предлагать.
— Если это у тебя доброта, то не хотелось бы мне
видеть...
Я не закончила фразу, потому что Белль показала мне, что
действительно была до сих пор добра.
Она не подчинила меня, она врезалась в меня оглушительным,
перехватывающим дыхание ударом силы. На миг — или на вечность — я повисла в
пустоте. Не стало ни джипа, ни Калеба, я ничего не видела, не ощущала, меня не
было. Не было ни света, ни тьмы, ни верха, ни низа. Я испытывала близкую
смерть, мне случалось терять сознание, отключаться, но в тот момент, когда
Белль меня пронзила, я была ближе всего к ничто за всю свою жизнь.
В это ничто, в эту пустоту упал голос Белль:
— Жан-Клод начал танец, но оставил его неоконченным
между тобой, собой и волком. Он позволил сантиментам повлиять на его решение. Я
не могу не спросить себя, так ли я хорошо его выучила.
Я хотела ответить, но не помнила, где у меня рот или как
надо вдохнуть. Я не могла вспомнить, как отвечают.
— Я это обнаружила у волка, но не смогла исправить,
потому что он не мой подвластный зверь. Я не понимаю собак, а волк очень похож
на собаку.
Ее голос шептал во мне все ниже и ниже, дрожал в теле, но,
чтобы ее голос танцевал в моем теле, мне надо было иметь тело. Я снова
оказалась в нем, будто упав с огромной высоты. Я лежала, тяжело дыша, на полу,
глядя на пораженное лицо Калеба и встревоженное лицо Натэниела.
Голос Белль скользил по моему телу как умелая рука. До меня
вдруг дошло, кто обучил Жан-Клода использовать голос как средство соблазна.
— Но тебя, ma petite, тебя я понимаю.
Я глубоко и прерывисто вдохнула, и больно стало во всей
груди, будто я долго-долго обходилась без дыхания. Голос оказался хриплым:
— О чем ты лопочешь?
— Четвертая метка, ma petite. Без четвертой метки ты не
принадлежишь Жан-Клоду по-настоящему. Это как различие между помолвкой и
браком. Одно навсегда, другое — не обязательно.
Я поняла, о чем она говорит, за секунду до того, как увидела
два танцующих медового цвета огня перед собой. Я знала, что это вторая метка,
потому что уже до этого трижды ее получала: дважды от Жан-Клода и один раз от
вампира, которого я убила. Никогда раньше я не могла от этого защититься. Я
знала по опыту, что никакое физическое действие меня не спасет. Это не то, что
можно ударить или застрелить. А я терпеть не могу ничего такого, что не ударишь
и не подстрелишь. Зато у меня есть другие умения, не совсем физические.
Я потянулась по метафизическому шнуру к Жан-Клоду. Голос
Белль парил надо мной, она оттягивала момент, наслаждаясь моим страхом.
— Жан-Клод еще мертв, он тебе не поможет.
Темные огни глаз начали снижаться, будто ангел зла спускался
пожрать мою душу. Я сделала тогда единственное, что пришло мне в голову, —
потянулась по другой стороне нашего метафизического шнура. Туда, где мне уже
много месяцев не было помощи. К Ричарду.
Мне явился образ Ричарда в горячей ванне, на руках у
Джемиля. Ричард поднял глаза, будто увидел меня. Он шепнул мое имя, но либо был
слишком слаб, чтобы оттолкнуть меня, либо не пытался это сделать. На миг было
так, как я и хотела, но меня тут же дернули назад, и я оказалась в собственной
голове, в собственном теле. На этот раз Ричард не отбросил меня. Темные медовые
огни горели у меня перед лицом, и неясно угадывалось очертание черных длинных
волос, туман лица.
— Что это с нами в машине? — вопил Калеб. — Я
ничего не вижу, но я чувствую! Что это за хреновина?
Приглушенный голос Натэниела прозвучал как-то громко:
— Белль Морт.
У меня не было времени поднимать глаза, смотреть на
спутников, потому что заговорили губы фантома.
— Я не дам тебе получать силу от твоего волка. Я тебе
поставила первую метку, и ты даже не знала этого. Я тебе дам вторую метку здесь
и сейчас, и сегодня Мюзетт как мой представитель даст тебе третью. Когда мы с
Жан-Клодом будем в тебе равны, три на три, тогда ты придешь ко мне, ma petite.
Ты поедешь туда, куда я скажу тебе, сделаешь то, о чем я попрошу, лишь чтобы
попробовать моей сладкой крови.
Фантомные губы опустились к моим. Я знала, что, если она
запечатлеет на мне свой призрачный поцелуй, я окажусь в ее власти. И я сделала
то, что всегда делаю, — попыталась ударить в это лицо, но его не было. Я
вскрикнула без слов и испустила метафизический вопль:
— Помогите!
И вдруг я ощутила запах леса, свежевскопанной земли, мокрой
листвы под ногами и сладковато-мускусный запах волка.
Белль могла не дать мне потянуться к Ричарду, но не могла не
дать ему тянуться ко мне.
Сила Ричарда встала надо мной сладковато пахнущим облаком,
отталкивая прочь эти горящие глаза, призрачный рот.
Она засмеялась, и смех скользнул по моему телу, заставил
задрожать, задержал дыхание в горле. Это было так хорошо, так прекрасно, хоть
моя голова вопила, что это плохо.
— Вы слышали? Кто-то смеялся? — спросил Калеб.
Джейсон сказал «нет», Натэниел сказал «да».
Белль шептала вдоль моей кожи, и даже дышащая на меня сила
Ричарда не могла заглушить ее голос.
