— Прикосновением своего волка во плоти ты могла бы
удержать меня, но не на расстоянии. Чем ближе плоть, тем теснее связь и тем она
мощнее. Ты уже моя, ma petite, ты не сможешь от меня освободиться.
Глаза начали снова снижаться. Сила Ричарда взлетела надо
мной мягким щитом. Сила Белль плавала по поверхности этой энергии как лист на
озере, и она начала проталкиваться в нее, сквозь нее.
— Помогите! — вскрикнула я вслух — всем и никому.
Я ощутила руку Натэниела на своей, и фантомный поцелуй застыл в воздухе,
повернулся к Натэниелу. Я ощутила, как она зовет его, и зов отдался рокотом у
меня в костях. Леопард был ее первым подвластным зверем. Если она будет владеть
мною, она овладеет и моим пардом.
Натэниел протянул свободную руку, будто видел ее.
— Нет!
Я выдернула руку, и когда я прервала физический контакт,
Натэниел будто стал для нее менее реальным. Темно-медовые глаза повернулись ко
мне.
— Я получу их всех, ma petite, рано или поздно.
— Нет, — сказала я тихо, потому что думала, что
она права.
— Ты мне их отдашь, отдашь всех.
Меня пронзило страхом, будто я окунулась в ледяную воду, при
мысли, что сделает Белль с моим пардом, моими друзьями. Нет, этого я допустить
не могу.
— Так тебя и этак, Белль, и мать твою так же.
Мой гнев, моя злость и страх будто подпитали силу Ричарда.
Сладкий щекочущий запах волка стал так густ, будто я завернулась в невидимый
мех.
Джип вильнул в сторону. Тут же раздались сердитые вопли
клаксонов и скрежет тормозов. Джейсон бросил искать безопасное место и
тормознул прямо возле разделительной стенки. Натэниела и Калеба отбросило к правой
дверце. У меня не было времени волноваться, что оба они, кажется, не
пристегнуты.
Глаза Белль проталкивались через силу Ричарда. Не без
усилий. Он заставлял ее отвоевывать каждый дюйм, но эти горящие глаза, эти
призрачные контуры приближались, надвигались... пока я не задержала дыхание —
будто из страха, что вдох приблизит ее к моему рту.
Краем глаза я уловила движение. Джейсон протискивался между
сиденьями. Он остановил джип и отстегнулся. Просунув руку через призрачное
создание надо мной, будто видел его, он схватил меня за плечо, и в ту же
секунду во мне взмыл зверь Ричарда. Я всегда думала, что это мой зверь движется
во мне, но это, что бы оно ни было, было Ричардом, а не мной.
Его волк пролился в меня как обжигающая вода в чашку,
заполнил меня до краев, вытеснил леопарда или смерть, пока спина у меня не
выгнулась дугой, руки не забились в воздухе, рот не открылся в беззвучном
крике. Я ощущала трение меха внутри себя, крепкие когти, ищущие опоры. Волк
рвался на волю.
Белль зашипела, как огромная призрачная кошка. Глаза
отодвинулись, паря в воздухе на уровне крыши машины, а Джейсон перетащил меня
на переднее сиденье и взял почти на руки. Его близость будто успокоила волка,
будто я ощутила, как он сел, тяжело дыша, глядя хищными глазами на то, что парило
под крышей, глядя голодно и надменно. Глаза Джейсона были глазами его волка, и
сегодня они точно соответствовали его лицу. Но это сила Ричарда, сила Скалы
Трона, окружала нас обоих. Никогда я не ощущала в себе зверя Ричарда так
плотно. Как будто я сумка, мешок, содержащий его зверя, ощущающий его движения,
будто я клетка, из которой ему не вырваться.
Голос Белль снова парил над нами, и теперь он жалил,
раскаленный ее гневом.
— Можешь целый день ехать в объятиях своего волка, но
ночью все равно будет пир. Мюзетт там будет, и через ее посредство, ma petite,
там буду и я.
Мой голос прозвучал на грани рычания.
— Я не твоя ma petite.
— Будешь ею.
И ее глаза медленно растаяли, пока лишь запах роз не остался
напоминанием, что этот раунд мы выиграли, но будут еще другие. Воспоминания
Жан-Клода слишком хорошо знали Белль, чтобы думать иначе. Она никогда не
оставляет задуманного, если решает овладеть кем-то или чем-то. Белль Морт
решила, что я буду принадлежать ей. Жан-Клод не мог вспомнить, чтобы она хоть
раз в подобном случае передумала. Это нечестно: разве не прерогатива леди —
передумывать? Хотя, конечно, Белль не совсем леди.
Она — двухтысячелетний вампир, а за ними не водится
склонности менять намерения, привычки или цели. В прошлый раз, когда один
мастер вампиров прибыл в город и хотел отнять меня у Жан-Клода, для меня это
кончилось недельной комой, Ричарду порвали горло, а Жан-Клод чуть не погиб
по-настоящему. Все время вампиры стараются либо убить меня, либо завладеть
мной. Видит Бог, не нужна мне такая популярность.
Глава 29
Натэниел достал запасной крест из «бардачка». Я всегда вожу
с собой запасные кресты, как запасные патроны: если при охоте на вампира у тебя
кончится то или другое, ничего хорошего не будет. Исключительно тупостью можно
было объяснить, что я повесила кресты в «Цирке проклятых», но не на себя.
Бывают дни, когда я действительно туго соображаю.
Я снова сидела на переднем сиденье, но меня трясло. Нет, это
не совсем то слово. Руки дрожали мелкой дрожью, мелкие мышцы тела подергивались
не в такт. Мне было холодно, а ведь стоял один из прекрасных осенних дней
яркий, светлый и в то же время мягкий. Мы ехали под умытым синим небом, под
солнцем, а я мерзла — тем холодом, от которого не спасет никакое количество
одеял.
Натэниел свернулся у меня на коленях, как живое одеяло,
втиснулся между моими ногами и полом. Я было поворчала, насколько это опасно,
но не слишком жаловалась. Столько времени я провела только что в шоке, что надо
было это подлечить. Деревья вдоль сорок четвертого шоссе расступались иногда,
открывая дома, а иногда — бывшие школы, переоборудованные в жилые дома, церкви,
здания непонятного назначения, но старые, усталые от жизни. Ладно, последняя
характеристика, быть может, относится только ко мне.
Я гладила Натэниела по голове, гладила и гладила теплый шелк
его волос. Эта голова лежала у меня на коленях, руки обнимали за талию, тело
втиснулось между моих ног. Иногда Натэниел наводит меня на мысли о сексе, но
иногда, как сейчас, только об утешении. О близости. Обычно с людьми так не
получается, потому что они думают о сексе. Вот почему, мне кажется, так
распространены собаки. Пса можно тискать сколько захочешь, и он не станет
думать о сексе или вламываться в твое личное пространство, разве что когда ты
ешь. И не станет ломиться в твою жизнь ради объедков, если его не приучили к
этому. Но это же собака, а не личность в меховом костюме. Сейчас мне нужен был
домашний зверь, а не личность. Натэниел умел быть и тем, и другим. Неловко
признавать, но это так.
Джейсон вел машину, Калеб сидел одиноко на заднем сиденье.
Все молчали. Я так думаю, никто не знал, что говорить. Я хотела, чтобы Жан-Клод
проснулся. Хотела рассказать ему, что сделала Белль. И рассказать, что есть и
помимо четвертой метки способ не дать ей сделать чего-нибудь еще. Четвертая
метка сделает меня нестареющей и бессмертной — пока жив Жан-Клод. Теоретически
он может жить вечно, и я с четвертой меткой тоже смогу. Так почему же я от нее
до сих пор отказываюсь? Прежде всего это меня пугает. Будучи христианкой, я не
могу сказать, как я отношусь к идее жить вечно. То есть как же Бог, и небо, и
суд? Что это будет значить теологически? А на более бытовом уровне: насколько
это привяжет меня к Жан-Клоду? Он уже и без того может вторгаться в мои сны,
так что же будет, если я сделаю последний шаг? Или отказ от последней метки —
это еще один способ не отдавать себя никому до конца? Может быть. Но если
единственный способ не дать Белль мною овладеть — это отдать себя Жан-Клоду, я
знаю, что я выберу. Интересно, если я сейчас позвоню своему священнику, сможет
ли он объяснить мне теологические последствия четвертой метки сегодня до
темноты? Отец Майк уже много лет отвечает мне на столь же дикие вопросы.
