В ее глазах ненависть сменилась недоверием.
— А что вас тогда интересует в этом деле?
Я покачала головой:
— Еще не доперли, О'Брайен? То, что сказал Вебстер:
международный шпионаж, промышленный шпионаж, подозрение в терроризме, и это еще
только первые строки списка.
— Ну и что? — Ее руки лежали сцепленные на папке,
будто защищая ее от меня, будто она опасалась, что я сейчас выхвачу эту папку и
дам деру.
— Он следил за мной, О'Брайен. Зачем? Я никогда не выезжала
из страны. За каким чертом и каким международным бандитам я понадобилась?
Она чуть наморщила брови.
— Вы действительно не знаете, зачем они вас
преследовали?
— Нет. Вы бы хотели, чтобы за вами следил кто-нибудь
вроде этого типа?
— Нет, — сказала она уже мягче, как-то
неуверенно. — Не хотела бы. — Она смотрела на меня твердыми глазами,
но уже не такими твердыми, как раньше. Извиняться она не стала, но протянула
мне папку. — Если вы действительно не знаете, что им от вас надо, то вам
следует знать, что за человека вы накопали для нас... маршал Блейк.
— Спасибо, детектив О'Брайен, — улыбнулась я.
Ответной улыбки не было, но она послала детектива Вебстера
принести еще кофе нам обеим. И она велела ему приготовить свежий, а потом уже
наливать нам. Детектив О'Брайен нравилась мне все больше и больше.
Глава 37
Этого человека звали Леопольд Вальтер Хайнрик, по
национальности — немец. Подозревался он почти в любом серьезном преступлении,
которое можно придумать. Серьезные — я имею в виду серьезные. Он не срезал
сумки, не был шулером. Его подозревали в работе на мировые террористические
группы, в основном с арийской направленностью. Это не значит, что он никогда не
брал денег у людей, которые действовали не для того, чтобы сделать мир удобнее
для расистов, но предпочитал он работать на расистов. Он был замешан в том
направлении шпионской деятельности, которое помогает светлокожим либо остаться
у власти, либо получить власть над людьми с менее светлой кожей.
В деле был список известных сообщников, некоторые с фотографиями.
Часть снимков была по качеству как фотографии на кофейной кружке, но в основном
— зернистые факсы фотографий наблюдения. Лица в профиль, лица людей, снятых во
время посадки в машину, входа или выхода из здания в далеких странах. Как будто
эти люди знали, что их фотографируют, или боялись, как бы этого не случилось.
Были там два лица, к которым я возвращалась — двое мужчин, — один в
профиль в шляпе, другой смотрит в камеру, но лицо смазано.
О'Брайен встала рядом со мной, разглядывая две фотографии,
отложенные мной на край стола.
— Вы их узнаете? — спросила она.
— Не уверена.
Я потрогала края фотографий, будто от этого они станут
реальнее, выдадут мне свои тайны.
— Вы все время к ним возвращаетесь.
— Я знаю, но не то чтобы они мне знакомы. Скорее будто
я их где-то видела. И недавно. Не могу сообразить, но знаю, что видела их или
людей, очень на них похожих.
Я всмотрелась в зернистые изображения, серо-черно-белые,
составленные из точечек, будто это был факс с факса с факса. И кто знает,
откуда взялся оригинал?
О'Брайен вроде бы прочла мои мысли, потому что сказала:
— Вы работаете с факсами, сделанными с плохих
фотографий наружного наблюдения. Здесь их мать родная не узнает.
Я кивнула, потом взяла ту, на которой был крупный
темноволосый мужчина. Он садился в машину. За спиной его был какой-то старый
дом, но архитектуру я не изучала и это ничего мне не говорило. Человек смотрел
вниз, будто боясь оступиться при сходе с тротуара, и я даже не видела его
спереди.
— Может, если бы я увидела снимок анфас... или это все,
что у них есть?
— Они нам прислали все — так они сказали. — Судя
по выражению ее лица, она не до конца в это верила, но приходилось
довольствоваться тем, что есть. — Они еще весьма обеспокоены, что в Штатах
могут оказаться и друзья Хайнрика. Мы собираемся раздать пачку фотографий всем
патрульным с указанием наблюдать и докладывать, но не пытаться задержать.
— Вы думаете, они опасны? — спросила я.
Она посмотрела на меня недоуменно:
— Вы же читали дело Хайнрика. Разве вы сами так не
думаете?
Я пожала плечами:
— Да, пожалуй. — Я снова перешла к списку
известных контактов. — Ни одно имя мне ничего не говорит.
Я закрыла папку и положила ее позади двух фотографий. На
этот раз я взяла вторую, ту, где был светловолосый. На фото волосы казались
белыми. Или белокурыми, но очень светлыми. Фона, по которому можно было бы
определить его размер, не было. Снимок во все лицо, близко, и виден только
торс. Человек стоял, опираясь на стол в момент разговора. Эта фотография была
лучше, подробнее, но я все равно его не узнавала.
— Это снято скрытой камерой наблюдения?
— Почему вы так думаете?
Я пододвинула ей фотографию.
— Во-первых, необычный ракурс, будто камера на уровне
бедер. Обычно никто с бедра не снимает. Во-вторых, он разговаривает, но в
камеру не смотрит, а это слишком естественно. Я бы поставила приличные деньги,
что он не знал о съемке.
— И могли бы выиграть. — Она взяла у меня
фотографию и стала рассматривать, стараясь подобрать удачный ракурс. — А
какая разница, как снимали?
Ее глаза стали вежливо-холодными — глаза хорошего копа,
подозрительного и желающего узнать то, что знаю я.
— Понимаете, я видела, как вы тут пытались допрашивать
Хайнрика и его приятеля. Как заевшая пластинка. Можете их продержать семьдесят
два часа, но они каждую минуту будут повторять именно это.
— Согласна.
— Мы могли бы взять их на пушку. Сказать Хайнрику, что
его друзьям следовало бы лучше следить за обстановкой. Тут неясно, где сделаны
снимки. Блондин просто в комнате, не более того.
О'Брайен покачала головой:
— Мы пока еще мало знаем, чтобы брать на пушку.
— Если бы я вспомнила, где я этих типов видела, можно
было бы попробовать.
Она посмотрела на меня, будто я наконец-то сделала что-то,
заслуживающее интереса.
— Можно было бы, — сказала она осторожно.
— И даже если я не вспомню... если семьдесят два часа
начнут кончаться, отчего бы нам не сблефовать?
— Зачем? — спросила она.
Я скрестила руки на груди, подавив желание обхватить себя за
плечи.
— Потому что я хочу знать, зачем этот гад за мной
следил. А если ему нужна не я лично, тогда я еще сильнее буду волноваться за
Сент-Луис в целом.
