Зебровски закрыл дверь и сел на своей стороне стола рядом с
Дольфом, оставив мне дальний стул.
Я не села.
— За что вы загребли Джейсона?
— У него на теле раны, нанесенные жертвой при защите. И
они соответствуют расследуемому преступлению.
— Ты ведь на самом деле не веришь, что Джейсон замешан
в этом... — я поискала слово, — зверстве?
— Он — вервольф, и у него раны на руках, — сказал
Дольф. — Если он не насиловал нашу жертву, то кого-то он изнасиловал.
— Вы здесь присутствуете для наблюдения,
лейтенант, — сказал Зебровски. По его лицу видно было, что он бы сейчас
рад был оказаться где угодно, только не здесь, где надо указывать Дольфу не
лезть не в свое дело.
Дольф хотел было что-то сказать, но сумел остановить себя
чистой силой воли.
— Хорошо, хорошо, сержант. Продолжайте.
В последнем слове было больше накала, чем в лесном пожаре.
— Погоди, — сказала я. — Ты говоришь —
изнасиловал?
— На месте первого убийства найдена сперма, —
сказал Зебровски.
— Это где распятие? — спросила я.
— Нет, — отрезал Дольф. — Там, где
разорванная женщина.
— При таком преступлении сперма может не означать
изнасилования. Может быть, у него просто случился оргазм. Это псих, но
реального контакта могло не быть. Я видела тело — там мало что осталось, чтобы сказать,
было ли изнасилование. — Тут у меня мелькнула ужасная мысль. — Только
не говорите, что нашли на голове.
— Нет, — покачал головой Зебровски. — По всей
комнате.
Почти облегчение. Почти.
— Так почему Дольф сказал, будто это изнасилование?
— От второй потерпевшей осталось чуть побольше, —
сказал Зебровски.
Я повернулась к нему:
— Не помню, чтобы меня информировали о втором
нападении.
— Тебя не полагалось информировать, — сказал
Дольф. — Верно, я позвал тебя на первое, но дважды я одной ошибки не
повторяю.
Стараясь не обращать внимания на Дольфа, я глядела на
Зебровски. Он одними губами произнес: «Потом».
Ладно, значит, Зебровски мне расскажет, когда рядом не будет
Дольфа. Просто отлично. Насчет взбесившегося оборотня, который мотается по
городу, я сейчас ничего сделать не могла, зато могла заняться текущим
несчастьем.
— А что сказал Джейсон, когда вы его спросили, откуда
царапины?
— Сказал, что мужчины не болтают на такие темы, —
ответил Зебровски. — Хотя мне этот ответ показался неубедительным.
Я посмотрела на Джейсона — он пожал плечами, будто говоря: а
что я еще мог сказать? Достаточно хорошо меня зная, он понимал, что мне
неприятно было бы выносить сор из избы. И в этом он был прав — я не хотела бы,
чтобы знали Дольф и Зебровски. Но мое смущение не стоит ареста Джейсона.
Я вздохнула и произнесла правду:
— Эти раны не нанесены защищающейся жертвой.
— Он исцарапан, Анита, и мы это засняли, — сказал
Зебровски. — Дольф на первом месте преступления увидел у него царапины.
Теперь их нет, зато есть свежие.
— Это я его изукрасила, — произнесла я равнодушно,
потому что очень старалась говорить равнодушно.
Дольф то ли фыркнул, то ли засмеялся. Не нужны были слова,
чтобы понять, насколько он мне не верит. Зебровски произнес вслух:
— Расскажи кому-нибудь другому, Анита, мы тебя лучше
знаем.
Я закатала рукава и показала собственные заживающие
царапины:
— Когда я испугалась, что слишком его исполосую, то
вцепилась в себя.
У Зебровски глаза полезли на лоб:
— Блейк, ты всегда такая страстная?
— Тебе, Зебровски, никогда этого не проверить.
— Если это значит «да», я удовлетворен. — Он
поднес руку почти к самым моим царапинам, но остановился и почти дотронулся до
царапин Джейсона. — Надеюсь, секс был хорош.
Джейсон уставился в столешницу и очень постарался принять
смущенный вид. Но при этом был очень собой доволен. У него это одновременно
получалось.
— Вот вам и ответ, — сказала я.
Джейсон блеснул улыбкой, и младенчески-синие глаза
заискрились.
— Как скажете, госпожа.
Я бросила на него исключительно зловещий взгляд, который ни
на миг не пригасил его веселья.
Дольф отвалился от стены, подошел и вперился в мою руку.
— Не вешай мне лапшу на уши, Анита. Ты это сама
поцарапала по дороге сюда, чтобы сделать ему алиби.
— Царапины не такие свежие, Дольф.
Он попытался схватить меня за руку, но я шагнула назад.
— Спасибо, мне не хочется, чтобы меня опять хватали.
Он перегнулся ко мне через стол, и Джейсон подал свой стул
чуть назад, будто не хотел оказаться между нами.
— Врешь, — произнес Дольф. — Оборотень
залечивает любые раны, кроме серебра и ран, нанесенных другим монстром, и
залечивает быстро. Ты этому меня учила, Анита. Если бы это ты его поцарапала,
уже бы все зажило.
— Не говорит ли та же логика, что, если бы царапины
нанесла жертва, они бы тоже уже зажили?
— Нет, если это была вторая жертва. — Эту новость
Дольф обрушил на меня как удар, каким она и была.
Я посмотрела на Зебровски:
— Я не могу обсуждать скорость заживления ран, если не
знаю, когда они нанесены. Мне нужно знать время.
Зебровски открыл рот, но ответил Дольф:
— Зачем? Чтобы алиби было непробиваемым?
— Зебровски, я не вижу, как ты обращаешься к Дольфу, но
как-то ты умудряешься, потому что каждый раз, когда я задаю тебе вопрос, ответ
я получаю от него.
Я уже тоже наклонилась над столом.
— У него царапины старше твоих, Анита, — сказал
Дольф, почти рыча. — Они сильнее зажили. В суде ты не Докажешь, что они
получены одновременно.
— Он оборотень, и у него заживает быстрее. Я тебе это
говорила, если ты не забыл.
— Ты признаешь, что с ним трахалась?
Я слишком разозлилась, чтобы дергаться от выбора слов.
— Я предпочитаю термин «вступила в интимные отношения»,
но если тебе так понятнее, то да.
— Если бы это было правдой, следы бы у него уже
полностью зажили. Если ты человек, как ты мне постоянно говоришь.
Боль посередине лба будто пыталась пробить дыру изнутри
наружу. И не создавала настроения для подобных обсуждений.
— Кто я и что я — не твое собачье дело. Я сообщаю тебе,
что поцарапала его в пылу страсти. Более того, это скорее всего произошло
именно в тот момент, когда случилось второе убийство. Можем тебе назвать время,
если хочешь.
