— Ты вступил в «Люди против вампиров» или в другую
правую группу, Дольф?
— Нет. Но начинаю с ними соглашаться.
— Хороший вампир — мертвый вампир?
— Они и так мертвые, Анита. — Он шагнул ближе,
оттесняя Зебровски. — Они вонючие трупы, у которых не хватает соображения
лежать в своих проклятых могилах.
— Согласно закону, они живые существа, имеющие права и
защищаемые законом.
— Может, в этом закон не прав.
С одной стороны, мне хотелось спросить: «Ты знаешь, что весь
разговор записывается?» С другой стороны, я была рада, что он высказался. Если
он начнет выступать как свихнувшийся расист, это поможет уберечь Джейсона. А то,
что это повредит карьере Дольфа, тоже меня волновало, но не настолько, чтобы
принести Джейсона в жертву. Я хотела бы спасти всех своих друзей, но если
кто-то настроился на самоуничтожение, то приходится делать лишь то, что можешь.
Нельзя выкопать человека из дерьма, если он не согласен сам взять лопату и тебе
помочь.
Дольф не помогал. Он наклонился, оперся ладонями на стол и
приблизил лицо к Джейсону. Джейсон отодвинулся, насколько позволял стул.
Зебровски поглядел на меня, и я сделала страшные глаза. Мы оба знали, что, если
Дольф пальцем тронет подозреваемого, на его карьере можно поставить большой и
жирный крест.
— Как оно похоже на человека! — сказал
Дольф. — Но все равно не человек.
Мне не нравится местоимение «оно» в применении к моим
друзьям.
— И ты действительно позволяешь, чтобы он до тебя
дотрагивался?
Он. Даже когда ненависть к монстрам слепит глаза, трудно
разобраться, где «оно», а где «он».
— Да, — ответила я.
Зебровски стал обходить Дольфа — наверное, чтобы встать
между ним и Джейсоном.
Дольф обернулся ко мне, все еще нагнувшись, слишком еще
близко к Джейсону, чтобы не вызывать тревоги.
— А укус на шее — это тот кровосос, с которым ты
трахаешься?
— Нет, — сказала я, — это новый. Я теперь
трахаюсь с двумя такими.
Он пошатнулся, почти как от удара, и тяжело оперся на стол.
Секунду мне казалось, что он сейчас свалится на колени к Джейсону, но он с
видимым усилием овладел собой. Зебровски взял его за рукав:
— Лейтенант, спокойнее.
Дольф позволил Зебровски посадить себя за стол. Никак не
отреагировал, когда сержант пересадил Джейсона подальше от него. Дольф не
смотрел на них. Глаза, полные страдания, смотрели на меня.
— Я знал, что ты труположка, но не знал, что ты еще и
шлюха.
Я сама почувствовала, каким жестким и холодным стало у меня
лицо. Может, не будь я так вымотана, так выжата, я бы не сказала того, что
сказала. Оправдания этому нет, кроме того, что Дольф ударил меня и я хотела
ответить ударом.
— А как там у тебя проблема с внуками, Дольф?
По-прежнему у тебя намечается невестка-вампир? — Я ощутила, как
передернулся Зебровски, и поняла, что знала только я. — Не надо выводить
из себя людей, которым ты доверялся, Дольф.
Сказала и тут же пожалела, но было поздно. Слишком, блин,
поздно.
У него руки были под столом. Когда он встал, то перевернул этот
стол на пол с жутким треском. Мы брызнули в стороны. Зебровски встал перед
Джейсоном у дальней стены, я — в углу возле двери.
Дольф крушил мебель — другого слова не подберешь. Стулья
полетели в стены, за ними стол. Наконец Дольф выбрал один из стульев, будто тот
его больше других достал, и стал колотить им в пол — снова и снова.
Дверь в комнату распахнулась. Полисмены заполнили проем,
держа стволы наготове. Наверное, они были готовы увидеть беснующегося
вервольфа, и от вида беснующегося Дольфа застыли в дверях. Вервольфа они бы, я
думаю, пристрелили с радостью, но вряд ли хотели стрелять в Дольфа. Однако
схватиться с ним врукопашную тоже, конечно, добровольцев не было.
Металлический стул сложился пополам, и Дольф рухнул на
колени. Комнату заполнило его хриплое дыхание, будто тяжело дышали сами стены.
Я подошла к двери и выгнала всех, говоря что-то вроде: «Все
в порядке» или, там, «Все путем, вы только идите отсюда». Я отнюдь не была
уверена, что все будет в порядке или путем, но действительно хотела, чтобы они
ушли. Не надо им видеть, как их лейтенант теряет над собой контроль. Это
пошатнет их веру в него. Мою, черт побери, уже пошатнуло.
Я закрыла за ними дверь и посмотрела на Зебровски, Мы просто
таращились друг на друга — никто из нас не знал, что сказать, а тем более — что
сделать.
Голос Дольфа прозвучал откуда-то из глубины, будто его
пришлось вытаскивать, перебирая руками по веревке, как из колодца.
— Мой сын станет вампиром. — Он смотрел на меня с
таким выражением гнева и страдания, что я понятия не имела, что тут сказать или
сделать. — Ты довольна?
На его лице высыхали слезы — он рыдал, пока разносил мебель.
Но он уже не плакал, когда сказал:
— Моя невестка хочет его обратить, чтобы он всегда был
двадцатипятилетним.
И он издал звук, средний между стоном и воплем. Сказать, что
мне очень жаль, было бы явно недостаточно. А ничего, что было бы достаточно, я
не могла придумать.
— Мне очень жаль, Дольф.
— А чего жалеть? Вампиры тоже люди.
У него снова потекли слезы — безмолвные. Никогда бы не
заметить, что он плачет, если не смотреть прямо на него.
— Ну да, я встречаюсь с кровососом, и у некоторых моих
друзей нет пульса, но я все равно не одобряю обращения людей.
Он смотрел на меня сквозь захлестывающие гнев и страдание.
От них его взгляд стал тверже, и в то же время его легче было вынести.
— Почему? Почему?
Вряд ли он спрашивал моего мнения. Мое мнение о вампирах
было такое, каким оно было, — скорее всего это был всеохватный вопрос:
почему я? Почему мой сын, моя дочь, моя мать, моя страна, мой дом? Почему я?
Почему вселенная несправедлива? Почему не бывает всегда счастливый конец?
На это у меня не было ответа. Видит Бог, как мне хотелось бы
его иметь.
Я ответила на очевидное «почему», так как на другие вопросы
ответить не могла.
— Я не знаю сама, но меня жуть берет каждый раз, когда
я встречаю вампира, кого раньше знала человеком. — Я пожала
плечами. — Это как-то нервирует.
Он тяжело, с икотой, всхлипнул.
— Нервирует...
Он то ли всхлипнул, то ли засмеялся, потом закрыл лицо
руками и снова зарыдал.
Мы с Зебровски стояли как два истукана. Не знаю, кто из нас
ощущал себя более беспомощным. Зебровски стал обходить комнату, ведя с собой
Джейсона.
Дольф ощутил это движение и сказал:
