— Выглядишь как оттраханный, — сказала я. Он
улыбнулся, не открывая глаз:
— До чего ты льстива.
— Нет, я всерьез. У тебя вид ужасный. Оправишься к
вечеру — к банкету и всему прочему?
Он чуть приоткрыл глаза, чтобы на меня взглянуть.
— А у меня есть выбор?
Если так ставить вопрос...
— Нет, пожалуй.
И у меня голос тоже прозвучал устало.
Он снова улыбнулся, не отрывая голову от сиденья и почти
закрыв глаза.
— Если бы у лейтенанта не сорвало клапан, меня бы
сейчас уже везли в убежище?
Я пристегнулась и включила зажигание.
— Ты мне не ответила, — напомнил он тихо, но
настойчиво.
Я включила передачу.
— Может быть, не знаю. Если бы у Дольфа не сорвало
клапан, как ты выразился, у него бы даже и мысли не было тебя туда сунуть. —
Я выехала со стоянки. — Но он мог бы вызвать тебя для допроса. Ты здорово
исцарапан, и ты — вервольф. — Я пожала плечами.
Он вытянул руки над головой, выгнул спину и потянулся всем
телом со странной грацией. От этого движения рукава футболки задрались, обнажив
царапины, и Джейсон встряхнулся, будто волна прошла от концов пальцев по рукам,
по груди и шее, по животу, бедрам и так далее до пальцев ног.
Громкий сигнал клаксона и скрип тормозов вернули мое
внимание к дороге и к тому факту, что я веду машину. Как-то я никого не
стукнула, но этого чуть-чуть не произошло. Я как-то проехала через лес
недвусмысленных жестов под смех Джейсона.
— Вот теперь мне лучше, — сказал он все еще со
смешинкой в голосе.
Я оглянулась на него, нахмурясь. Синие глаза искрились лицо
вдруг озарилось радостью. Я попыталась сдержаться, но улыбнулась в ответ.
Джейсон всегда мог вызвать у меня такую реакцию — заставить улыбнуться, когда я
не хочу.
— Чего такого смешного? — спросила я, но в моем
голосе тоже слышалась смешинка, которую мне не удалось проглотить.
— Я попытался позаигрывать и получилось. Раньше ты на
мое тело никак не реагировала, даже когда я был голым.
Я изо всех сил стала всматриваться в дорогу, одновременно
краснея.
Он сдавленно зафыркал:
— Ты краснеешь из-за меня! Боже мой, наконец-то!
— Продолжай в том же духе, и ты меня достанешь, —
предупредила я, сворачивая на Кларк-стрит по дороге к «Цирку».
— Ты не доперла? — Он смотрел на меня, и выражения
его лица я понять не могла. Недоумение, восторг — и еще что-то.
— До чего?
— Я больше не прозрачен для твоего радара мужиков.
— Чего?
— Ты замечаешь мужчин, Анита, но меня ты никогда не
замечала. Я уж начинал себя чувствовать придворным евнухом.
Я быстро обратила к нему недовольную гримасу и тут же стала
снова смотреть на дорогу. Разъезжаться с машинами на волосок — нет, спасибо, на
сегодня мне адреналина хватит.
— Брось, Анита, ты понимаешь, о чем я.
— Может быть, — вздохнула я.
— Такое может быть потому, что ты в случайные связи не
вступаешь, для тебя это больше, чем просто потрахаться, даже когда включается
ardeur.
Если бы я сейчас стояла, меня бы зашатало. Мне пришлось как
следует сосредоточиться на дороге.
— Джейсон, если ты хочешь что-то сказать, говори.
— Не огрызайся, Анита. Сказать я хочу вот что: даже
если мы никогда больше не коснемся друг друга, я теперь на твоем радаре. Ты
меня видишь. Действительно видишь.
Вид у него был глубоко удовлетворенный. А я смутилась. В
таких случаях я всегда стараюсь переключиться на работу.
— Как ты думаешь, этот ликантроп, который насилует и
убивает женщин, — местный?
— Я знаю, что не местный, — сказал Джейсон.
Я обернулась — он говорил более чем уверенно.
— Почему ты так уверен?
— Это был вервольф, и не из нашей стаи. В Сент-Луисе
нет вервольфов, которые не входили бы в клан Трона Скалы.
— Откуда ты знаешь, что это был вервольф? Мог быть
любой из дюжины видов полулюдей-полухищников.
— Он пахнет волком. — Джейсон посмотрел на меня,
сдвинув брови. — Ты не учуяла в доме этого запаха?
— В основном я чуяла кровь, Джейсон.
— Иногда я забываю, что ты не из наших — пока что.
— Это комплимент или сетование?
Он осклабился:
— Ни то, ни другое.
— А откуда такая уверенность, что он не наш?
— Он не пахнет стаей.
— Забудь, что я человек и что мой нос в четыреста раз
менее чувствителен и избирателен к запахам, и объясни попроще.
— В человеческом облике у меня совсем не такой хороший
нос, как в волчьем. Мир просто оживает. Обоняние — почти как зрение. Если ты
этого не испытала, то объяснить трудно, но в человеческом облике за зрением
сразу идет осязание. В волчьем за зрением, а бывает, что и впереди него, идет
обоняние.
— Ладно, пусть так. А что пользы от этого для нашего
расследования?
— Польза такая: я знаю, что убийца — вервольф, и знаю,
что он не из наших волков.
— Твое мнение в суде не услышат.
— Я и не думал. Честно говоря, я бы раньше тебе сказал,
если бы не думал, что ты тоже это учуяла.
У него был обеспокоенный вид, и от этого он вдруг показался
моложе — очарование ранней юности.
Но то, что он сказал, заставило меня задуматься.
— Почти ни одна порода ищеек не станет выслеживать
вервольфа, кстати, как и любого оборотня. Собака тут же начинает трусить,
скулить, выть и рваться прочь. То есть они говорят охотникам: ничем не можем
помочь.
— Я знаю, что собаки нас не любят, не знал только, что
так сильно.
— Зависит от породы, но вообще-то собаки предпочитают с
вами не связываться. Не могу сказать, чтобы я их сильно осуждала.
— Так что идти в питомник и выбирать собаку, чтобы шла
по следу, не имеет смысла.
— Ты бы весь питомник на уши поставил.
— Ладно. К чему ты это все? — снова ухмыльнулся
он.
— Вот к чему. Вервольф в обличье волка может выследить
этого убийцу?
Джейсон задумался, и лицо его снова стало полностью
серьезно.
— Наверное, только я не думаю, что полиция согласится.
Там нас тоже не слишком любят.
— Может, и не согласится, но я закину эту идею
Зебровски, когда он позвонит.
