– Не знаю, комиссар, – он старался говорить как
можно искреннее, – в этих играх разведчиков бывает много всяких
неожиданностей. Мне трудно поверить, что его убрали наши. Я работал с Ленартом
пять лет. Может, ваши свидетели ошибаются? Или наших людей специально
подставили? Такое случается в разведке, поверьте мне, господин Бахлер.
Комиссар все понял.
– Вы настаиваете на этой версии?
– У вас есть другая?
– Нет, – комиссар поднялся. За ним встал и
Дронго. – Я просто все время думаю, зачем вам сразу три резидента? –
спросил Бахлер. – Или это у вас такой элегантный стиль?
– Я сегодня уезжаю, – тихо сказал Дронго.
– Я знаю. Счастливого пути. Только в следующий раз,
когда захотите приехать в Вену, остановитесь в другом отеле. Это хотя бы не мой
участок, – попросил комиссар полушутя-полусерьезно.
Он вытащил из шкафа свое пальто.
– Я думаю, тело Ленарта мы отправим родным дня через
два-три после вашего отъезда, – сказал Бахлер.
– Спасибо, комиссар, – Дронго протянул ему руку на
прощание.
Рукопожатие у Бахлера было крепким, мужским. Они не сказали
больше друг другу ни слова.
Когда спустя полчаса Дронго обедал в ресторане, он уже не
обращал внимание на сидевших за соседними столиками людей. Но его ждал
очередной сюрприз.
В роскошный многоместный зеркальный лифт, в который он
вошел, чтобы подняться в свой номер, успели войти еще трое незнакомцев. Он
почувствовал тревогу каким-то шестым чувством, но было уже поздно. Один из них,
повернувшись, коротко сказал ему по-английски:
– Спустимся в гараж, и вы поедете с нами.
Ему оставалось только подчиниться.
Глава 18
В автомобиле, стиснутый с боков двумя незнакомцами, он
пытался вычислить, куда его везут. Если это люди Галинского, то у него еще мог
быть шанс. Галинский не решится на его немедленное устранение. Если люди Бремнера,
то шансов очень мало; американец, в свою очередь, мог подслушать и его разговор
с Симховичем, хотя это маловероятно, резидентура технически всегда оснащена
лучше и охраняется куда строже, чем гостиничные номера в «Империале». Если это
люди Симховича, то у него нет шансов вовсе. Разведчики МОССАДа могли
перехватить его второе письмо, и тогда Симхович мог решить, что Дронго знает
слишком много. В таком случае они должны были убрать и Натали. Он осторожно
осмотрелся. Шансов выбраться самому – почти никаких. Интересно, что они курят,
эти незнакомцы?
– Дайте закурить, – попросил он по-английски.
– Вы же не курите, – улыбнулся впереди сидящий,
доставая пачку «Уинстона». Дронго вытащил сигарету. Справа сидящий щелкнул
зажигалкой, давая ему прикурить. Он вдруг заметил небольшой шрам на пальце. Как
будто место от выведенной татуировки. У американцев или израильтян татуировок
на пальцах не могло быть. Хотя разведчики МОССАДа вполне могли использовать
бывших советских граждан. «Но не в таких операциях», – твердо решил
Дронго. Оставалось проверить только самым отчаянным образом.
– У меня в кармане взрывное устройство, – тихо
сказал он по-русски.
Шофер резко затормозил.
– Где? – обернулись сразу двое.
– Я пошутил, – сказал он, успокаиваясь.
Ему не поверили, грубо обыскали. «Значит, люди
Галинского, – убедился Дронго. – Что опять придумал этот идиот?»
Его везли долго, минут сорок. Наконец машина остановилась, и
его, вытолкнув из автомобиля, повели в какой-то небольшой дом. Миновав
несколько комнат, они вошли в небольшой кабинет, где уже сидел гадко
улыбавшийся Галинский. Рядом сидел полковник Родионов. Собственной персоной.
– Вы можете идти, – кивнул полковник
сопровождающим.
Агенты неслышно исчезли в соседней комнате. «Ребята из
внешней контрразведки», – понял Дронго.
– Добрый день, Дронго, – просто сказал Родионов.
– Добрый день, – он сел напротив, стараясь не
смотреть на Галинского.
– Немного необычный способ вашей доставки легко
объясним, – сказал Родионов, – вы были все время под пристальным
вниманием агентов Бремнера и Симховича. У нас не было другого выхода.
– Я понимаю, – он вздохнул, переводя
дыхание. – У меня к вам большая просьба: если можно, уберите на время
нашего разговора этого кретина, – он показал на Галинского. Тот вспыхнул.
– Вы еще за это ответите!
– Галинский, вы прямо сказочный персонаж, – сказал
Дронго устало, – невероятно глупы и с таким огромным самомнением… Уйдите,
не мешайте работать.
– В Москве знают о вашем предательстве, – вконец
разозлился советский резидент.
Родионов все понял.
– Хорошо, товарищ Галинский. Разрешите, я сам побеседую
с нашим агентом.
Галинский вскочил, бормоча ругательства, и быстро вышел из
кабинета.
– Теперь я слушаю, – Родионов был настроен
серьезно. – Думаю, вы понимаете, в какую историю вы впутались.
– Разве? – удивился он. – По-моему, меня
впутали в нее сознательно.
– Что вы хотите сказать? – нахмурился Родионов.
– А разве вы не знаете? Разве не вы подставили меня
американцам? Согласно вашей логике, я должен был служить подставкой. Должен был
проверить заведомо ложную агентуру, чтобы убедить американцев в ее надежности.
Вы ведь знали, что Поляков провалил агентуру в Индии и Пакистане, но все равно
послали меня туда. Через меня вы хотели подтвердить «ценность» проваленной
агентуры. Разве я не прав? – он сорвался на крик, нервы начинали сдавать.
– Не кричите, – строго сказал полковник, – я
вам не Галинский. Перестаньте, вы же профессионал. Вы же все понимаете, Дронго.
В разведке это обычный способ узнать, какую дезинформацию хочет подсунуть тебе
противник. И, идя от противного, вычислить полезную информацию. Это обычная
работа профессионалов.
– Но вы могли бы меня предупредить!
– Зачем? – спросил Родионов. – Чтобы вы
сорвали нам всю игру? Так вы искренне считали, что ваша цель – проверка
агентуры. Мы и хотели, чтобы вы так считали. И американцы должны были так
считать.
– Они так не считали. В ЦРУ с самого начала знали, что
я ложный агент.
– Может быть, – кивнул головой Родионов, – но
по логике они могли узнать это только после Польши. Мы специально начали там
подставлять вас. Но они узнали раньше. По нашим агентурным сведениям, в бывшем
Первом управлении КГБ сидел американский разведчик. Мы хотели его вычислить.
Примаков не хотел принимать такой «подарок» от Бакатина. Тогда Шебаршин и
предложил вашу кандидатуру. Мы не специально подставили вас. Мы подставили всю
операцию. ЦРУ должно было знать о нашей игре. Не принять ее они не могли, мы
давали понять слишком явно. Отказываться было невозможно, но их человек в
Москве должен был сообщить, что это игра.
