Серебряным колокольчиком прозвучал нежный смех:
– Я видела, как ты бежал по равнине… Тебя преследуют, верно
ведь? Они скоро будут здесь, и эти древние развалины тебя от них не спасут… Ты
же видел скелеты? Так кончают те, кто оказался застигнут нечистью ночной порой…
Спускайся, я отведу тебя в шатер, а утром ты пустишься в дорогу… Ты ведь к реке
идешь?
– Допустим.
– К реке, – улыбаясь, промурлыкала девушка. – Я
тебя провожу утром, дальше начинаются наши земли… Или я тебе не нравлюсь?
– Поднимайся сюда, – сказал Сварог.
Она покачала головой:
– Мы передвигаемся только по земле, так уж заведено… Мы не
любим зданий, особенно таких, как это, пропитанное черным волшебством. Совсем
скоро тебе придется плохо, ты и не представляешь, куда попал. Как только
закатится Йагупта, – она грациозным жестом указала на сияющий серп
Юпитера, – проснутся здешние духи… Спускайся ко мне, рыцарь. Неужели ты
боишься пройти рука об руку с хрупкой девушкой?
Пора было и посмотреть, что представляет собой эта хрупкая
девушка…
Он произнес заклинание. Ожидал, конечно, «ряд волшебных
изменений милого лица» – но реальная сущность ночной гостьи оказалась такова,
что Сварог испытал весьма сложные чувства. Ему пришло в голову: было бы даже
лучше, окажись у подножия лестницы целиком и полностью отвратное чудовище…
В общем, красавица осталась почти такой же пленительной –
личико, прическа, ожерелье и фигура особых изменений не претерпели. Вот только
зрачки огромных зеленых глаз превратились в вертикальные щели вроде кошачьих
или змеиных.
Змеиных, конечно… Чуть повыше колен ноги неуловимо
переходили в толстое змеиное туловище с крупными чешуями, покрытыми
зигзагообразным черно-желтым узором, длиной уарда в три, оно плавными изгибами
протянулось по земле в сторону от ступенек (словно стрелка компаса, отклоненная
магнитным полем), и острый кончик, покрытый толстыми роговыми кольцами, в
точности как у гремучки, ритмично и неустанно колыхался над травой, подобно
стрелке метронома…
Должно быть, он чем-то выдал себя: лицо девушки-змеи (и в
новом облике оставшееся обольстительно-наивным) вдруг напряженно застыло.
– Что с тобой, рыцарь?
– Да ничего особенного, – сказал Сварог. – Стою,
смотрю… Что это у тебя там, сзади, болтается? На змеиный хвост похоже…
– Ах, вот ты о чем… – Она моментально справилась с собой,
смотрела с прежней улыбкой, ангел честности и доброты. – Я не хотела тебя
пугать… Вы, люди извне, так быстро пугаетесь всего непонятного… Что во мне тебя
страшит? То, что я на тебя не похожа? Что же здесь странного? Просто я другая…
Это еще не означает, что от меня нужно ждать плохого, верно ведь?
– Убирайся, – сказал Сварог. – Сгинь, рассыпься…
Иначе получишь серебром в лоб.
– Ты не рыцарь, – сказала она грустно. – А серебра
я не боюсь… Хочешь убедиться? – Улыбка была чарующей, на Сварога ни одна
женщина в жизни так не смотрела. – Я хочу тебя, рыцарь, хоть ты и груб…
Спускайся ко мне. Там, наверху, одиноко и холодно… Мои поцелуи горячат кровь…
Если я тебе не нравлюсь, есть другие, еще красивее…
Осененный внезапной догадкой, Сварог отбежал к
противоположной стороне парапета. Так и есть: вдоль стены медленно скользили
еще четыре таких же создания. Две девушки, ничуть не уступавшие прелестью его
собеседнице, мужчина с густой курчавой шевелюрой и растрепанная старуха с
обвисшими грудями, но столь же роскошным ожерельем на шее. Увидев, что
обнаружены, они ничуть и не смутились, похоже, девушки заулыбались, замахали
руками:
– Спускайся к нам, рыцарь! Мы рады гостям и умеем любить! Не
пугайся непонятного, разве оно непременно должно стать враждебным?
– Золотые слова, – проворчал Сварог под нос.
Вообще-то в этом была сермяжная правда. Возможно, змеелюди –
добрейшие создания с тысячелетними традициями щедрейшего гостеприимства.
Непонятное и в самом деле не обязательно враждебное…
И все же на равнине валяются скелеты. А вокруг простирается
Хелльстад. Не время и не место для доверчивости…
Вернувшись к лестнице, он глянул вниз. Девушка стояла на том
же месте, увидев Сварога, медленно подняла над головой тонкие руки, грациозно
выворачивая кисти, прошлась в танце – даже теперь, когда он видел, что это
танцует на хвосте змея, танец завораживал…
Завораживал?! Вот именно!
Отступив к изваянию птицы, он сел на прохладный камень,
опустил голову, зажал ладонями уши, но все равно явственно различал неизвестно
откуда льющуюся нежнейшую мелодию, прекрасную, как радуга, и девичьи голоса,
проникавшие, казалось, под череп:
Во сне и наяву, едва глаза прикрою,
пульсируют, звучат два сердца, два птенца.
Со мной ты танцевал над солнечной страною –
и все-таки, увы, не разглядел лица…
Слепил полярный день истомою полночной,
сверкая, таял снег, и музыка лилась.
Во сне и наяву мы танцевали молча,
сначала в первый раз, потом в последний раз…
Он боялся чего-то страшного, ждал, что ноги сами шагнут к
лестнице, – но довольно быстро понял, что гипнотического влияния песня на
него не оказывает, хотя, несомненно, должна, не зря же так стараются, взлетая
до немыслимых пределов нежности и печали, голоса девушек-змей…
Покуда два птенца, крича, рвались друг к другу,
мы, нежно обнявшись, кружились над землей,
со мной ты танцевал под солнечную вьюгу,
во сне и наяву она была со мной.
Покуда длился танец, покуда мы молчали,
покуда длился день, и ночь, и явь, и сон,
два выросших птенца с окрепшими крылами
рванулись в вышину, под синий небосклон…
Они не могут подняться, облегченно вздохнул Сварог,
привалившись спиной к постаменту. Как знать, возможно, все дело в птице – он
смутно помнил, что в древней мифологии чертовски много места отводилось битве
змеи и птицы, и в здешней тоже, змея и птица – постоянные противники…
И сам не заметил, как стали слипаться глаза.
…Проснулся он от зябкого холодка, ошалело вскочил на ноги,
подброшенный памятью о последнем растаявшем кошмаре из сна, – и вспомнил
сразу, где он, кто он, что с ним.
Прямо над головой виднелся клочок нежно-голубого утреннего
неба. Прямо над головой. А вокруг, словно стены колодца, вздымались
зелено-желтоватые кроны, куда ни глянь – ломаные линии толстых веток, покрытых
пучками похожих на иглы листьев…
Он стоял у подножия каменной птицы с распростертыми крыльями.
Другие, все четыре, сидели по углам площадки, плотно прижав крылья к телу.
Башня ничуть не изменилась – но вокруг был тот самый лес. Либо башня
переместилась неведомым образом, либо лес в полном соответствии с Шекспиром
сдвинулся с места и ночью замкнул кольцо…
