– Попробую, – сказал Сварог. – Но это будет
нелегко…
Если лары до сих пор ничего не предприняли против Глаз
Сатаны, значит, у них есть свои причины и мотивы. А от коронованной особы порой
очень мало зависит, особенно если она столь юная. Но мальчишка, должно быть,
привыкнув распоряжаться здесь самовластно, свято верит, что так же обстоит и в
других державах…
– Быть может, от императрицы скрывают правду, –
продолжал князь. – Она такая юная… – В его устах это утверждение
прозвучало довольно комично. – И чересчур полагается на придворных.
«Ну да, конечно, – вздохнул про себя Сварог. –
Везде одно и то же – царь не знает, президенту не докладывают… Но высшие
сановники и в самом деле – сила. Значит, идти нужно не к императрице».
– Честное слово, я сделаю все, что в моих силах, –
сказал он. Прозвучало это казенно и сухо, и он хотел было ободряюще похлопать
князя по плечу, но вовремя спохватился. – Только учтите, князь, – я
добираюсь домой кружным путем, мне предстоит трудное дело и неблизкая дорога…
Так что наберитесь терпения.
– Я все равно буду занят ближайшие дни, – признался
князь. – Соберу дружину и поеду вразумлять барона Готара. Редкостная скотина.
Решил, что отведет беду, если примется жечь колдунов – только вот в колдуны у
него попадают по малейшему подозрению, а то и за малейшие провинности.
– Вы уж себя поберегите для великих дел, – сказал
Сварог.
Князь огромным усилием воли сдержался, чтобы не
разгневаться, но попрощался все же молча, кивком.
Сварог вернулся в зал.
– Гуляем дальше, ваша милость? – подошел к нему
старшина фогорошей. – Их сиятельство вышел гневен, мы уж подумали, что вас
потащат на другую пляску, попечальнее…
– Обошлось, – сказал Сварог, протянул старшине десяток
серебряных монет. – Хватит на сегодня, пожалуй.
Тетка Чари, сразу видно, сгорала от желания хоть что-нибудь
выведать о только что закончившейся встрече на высшем уровне, но таверна была
набита битком, гуляки засыпали ее заказами, и она порхала по залу, как пчелка,
успевая и перешучиваться со знакомыми, и отпускать мимолетные, но полновесные
плюхи, когда чья-нибудь нахальная ладонь устремлялась к наиболее приманчивым
абрисам ее фигуры.
Сварог сел за свой стол, налил вина и вороватым движением
переправил кусок мяса в капюшон – Караху. Спиной ощутил легкое шевеление –
домовой аппетитно зачавкал.
– Баллады послушать не желаете, ваша милость? –
предложил возникший у стола потрепанный старикашка с громоздким струнным
инструментом под мышкой. – На любой вкус, печальные и веселящие душу,
трогательные и бравурные… «Баллада о принцессе и мельнике», «Баллада о битве
при Тагор-Муре», «Баллада о графе Гэйре и Великом Кракене»…
Сварог собрался было одарить старика грошиком и отправить
восвояси, но, услышав последнее название, встрепенулся:
– Ну-ка, давай про Кракена…
Старик, опасаясь, что заказчик передумает, плюхнулся на
табурет, водрузил на колени свою бандуру и с маху ударил по струнам, не тратя
времени на настройку. Похоже, его агрегат после любой настройки звучал бы
гнусаво, и Сварог примирился с неизбежным. Услышав пение старца, Шаляпин с
Карузо наверняка удавились бы, предварительно придушив дряхлого менестреля, но
дребезжащий голос старика обладал одним-единственным достоинством – он вонзался
в кабацкий гомон, как шпага в бисквит, и Сварог, несмотря на шум вокруг, легко
разбирал каждое слово:
Удачи императоры,
бродяги ста морей,
кто в вице-губернаторы,
а кто и на нок-рей.
Э лон аллэ, э лон аллэ,
а кто и на нок-рей…
Баллада оказалась длиннейшей, изобиловала каноническими
повторами и надоедливыми припевами, но Сварог героически слушал и постепенно
убеждался: несмотря на горы словесного мусора, кое-что попало в балладу из
реальности. Несколько раз упоминалась баркентина «Беспутная русалка», имена
моряков, весьма настойчиво – Море Мрака и Ферейские острова с названиями портов
и даже улочек, селений, скал и отмелей. Описание Великого Кракена и жаркого
сражения даже несведущему казалось нагромождением древних ходячих штампов, но
финал выдался неожиданным. В противоположность подавляющему большинству баллад,
вещавших о достижении конкретных целей – или, наоборот, о конкретном
проигрыше, – эта гласила, что «дальнейшее знают лишь немые волны».
Которые, понятное дело, никому не могут поведать ничего определенного о судьбе
схватившихся в поединке смертельных врагов. Это было весьма нетипично. Что-то
попало туда прямиком из реальности, от тех, кто знал что-то, видел, встречался…
Или от тех, кто знал знавших, что в принципе одно и то же. Откуда, скажите на
милость, в балладу попала строфа «не ищите его среди мертвых, не найдете его
средь живых»? Такое можно было услышать только от того, кто прекрасно знал, что
так все и обстоит…
Когда дряхлый бард умолк наконец, с размаху вдарив всей
пятерней по струнам и с закинутой головой испустив печальный вопль, Сварог
налил ему вина и принялся допрашивать с пристрастием. Но ничегошеньки не узнал.
Баллады, как повелось исстари, странствовали от одного певца к другому,
разгуливали в списках, и барды, если не были авторами исполнявшихся ими
творений, знали о их истории не больше, чем граммофон – о биографии Шопена.
След обрывался, его попросту не было.
Глава 2
Двое на палубе
Когда до заката оставалось совсем немного, он стоял у
фальшборта, достигавшего ему до пояса, и смотрел, как уплывают назад
обветшавшие каменные дома Адари, облицованный каменными плитами причал с
зиявшими многочисленными проплешинами, в которые энергично перла высокая сорная
трава. И на полном серьезе пытался догадаться, о чем думал Колумб, отплывая в
свой исторический рейс. После долгих раздумий Сварог пришел к выводу, что
Колумб столь же пытливо озирал свою команду и задавался тем же вопросом:
«Интересно, как эта сволочь себя поведет, когда порт скроется за горизонтом?»
…Проснувшись назавтра не столь уж рано, не с таким уж
тягостным похмельем, но все же с хворой головой, он подлечился парой чарок
«медвежьей», «драконьей» и прочих кровей, велел оседлать коня и поехал к мосту,
где стоял караул. Часа три проторчал там. Часа два, уже пешком, слонялся по
берегу, смоля сигарету за сигаретой и тоскливо поглядывая на широкую реку. Но
трехмачтовый парусник с конской головой под форштевнем так и не появился на
серой, неспешно текущей воде. Лишь однажды показался парус – но это крохотное
одномачтовое суденышко натужно тащилось против течения со стороны Харлана,
влекомое слабеньким попутным ветерком.
В конце концов он смирился с неизбежным и сказал себе: «Ты
остался один, парень. Тянуть нельзя, даже новичкам не может везти до
бесконечности». Криво усмехнулся, тихо пропел под нос:
– Ну не подведи, ты теперь один… бравый.
Сплюнул, в последний раз глянул на реку – ничего
утешительного, конечно, – и зашагал к таверне.
