Дойдя до двери, он замолчал на полуслове. Хмель будто рукой сняло, когда он увидел, что дверь кладовой открыта. Теперь, когда он почти протрезвел, его словно ножом резануло воспоминание: выходя из бара, он заметил в глубине, за угловым столиком, полузнакомое женское лицо и, помнится, даже задумался: кого оно ему напоминает? Если это не померещилось ему во хмелю, то можно было считать, что неприятности начались: там, в баре, была та самая баба, которая должна была лежать в инструметалке, связанная по рукам и ногам, или ее двойник.
Пузырь осторожно вынул из кобуры пистолет, передернул ствол и рывком распахнул дверь.
Часовой лежал на полу сразу за дверью, разбросав в стороны худые волосатые ноги в зеленых носках. Помимо носков, на часовом были хлопчатобумажные трусы, белые, далеко не первой свежести, и металлический браслет с часами. На левом виске у него красовалась глубокая ссадина, и Пузырь готов был поклясться, что этому идиоту проломили башку рукояткой его же пистолета.
С шипением втянув воздух через стиснутые зубы, Пузырь осмотрелся. Перед ним как на ладони предстала картина побега: бессильно опавшие кольца перегрызенной веревки, брошенная в угол грязная одежда, повисший на углу стеллажа размотанный бинт в бурых пятнах… Непонятно было только, как эти двое ухитрились выбраться из кладовой, но тут под ногой у Пузыря что-то звякнуло, он поднял с пола крышку замка, перевел взгляд на дверь и застонал от бессильной ярости. Замок был разобран, язычок из него исчез начисто, а бесполезная сердцевина с самым тупым и самодовольным видом торчала внутри пустой жестяной коробки замка. Яростно шаря глазами по сторонам, Пузырь вдруг наткнулся взглядом еще на одну деталь: возле самой двери, на полу, лежал брошенный беглецами аудиоплейер с наушниками. Последняя деталь головоломки стала на место, и Пузырь, зарычав, изо всех сил пнул бесчувственное тело матроса.
В кладовой внезапно сделалось темнее, и Пузырь понял, что в дверях кто-то стоит. Он резко обернулся.
Реакция у Пузыря была отменная, и на принятие решения ушли доли секунды. Пузырь вскинул руку с пистолетом, и в лицо ему сверкнула бледная вспышка встречного выстрела, раздался резкий звук, похожий на громкий плевок, и пистолет со страшной силой вырвался из его ладони. Прошло некоторое время, прежде чем Пузырь заметил, что вместе с пистолетом лишился фаланг двух пальцев. Потом шок прошел, и Пузырь, мучительно корчась и скуля от нестерпимой боли, упал на колени, прижав изувеченную руку к животу.
В дверях с пистолетом в руке стоял Дорогин.
– Не вздумай орать, – предупредил он. – Пристрелю как бешеного пса.
– Ты покойник, – скрипя зубами, пообещал Пузырь. – Ты уже гниешь, я отсюда чувствую вонь.
– Проверь свои штаны, – посоветовал Дорогин. – Может, этот запах оттуда? А насчет покойника я уже слышал – и от тебя, и от твоих приятелей.
Все они уже отправились на тот свет, теперь твоя очередь.
– Замолчи, сука! – почти взвизгнул Пузырь. – Заткнись!
– Не понял, – сказал Дорогин. – Ты что, собираешься жить вечно?
Пузырь застонал. Он вдруг вспомнил про свой миллион и понял, что тот на глазах превращается в ничто. Более того, вместе с миллионом таяла и его собственная жизнь. Это было именно то, что предсказывал Владик: в случае неудачи Пузырь теряет не только деньги, но и жизнь. Но Самарин говорил о турках, а не об этом человеке, которого Пузырь уже считал покойником и о котором давно перестал думать.
– Подожди, – сказал Пузырь, – постой. Ты что, парень! Всегда можно договориться! Мы же культурные люди… Я могу купить свою жизнь. Кстати, я забрал у тебя деньги – я верну, они все целы. И вот, в кармане, еще десять штук… Возьми все! Владик велел ночью выбросить вас обоих за борт. Он не придет проверять, он мне верит… Я посажу вас в шлюпку, дам жратвы, воды, бензина. Там хороший мотор, сильный, и компас есть. К утру будете на берегу, и забудем все как страшный сон…
Дорогин сделал шаг назад и быстро посмотрел в обе стороны по коридору. Потом он вдруг наклонился, ловко выдернул у Пузыря из нагрудного кармана пачку «Мальборо» и щелчком выбил из нее сигарету, продолжая твердой рукой целиться ему в лоб.
– Бери, бери, – сказал Пузырь, – мне не жалко. Вот зажигалка.
Сергей закурил, сделал шаг вперед и прикрыл за собой дверь.
– Ты все сказал? – негромко спросил он. – Теперь слушай меня. Твои деньги тебя не спасут. Тебя может спасти одно: информация. Что в ящиках, которые Самарин везет в Турцию?
Пузырь замотал головой.
– Нет… Не могу, нет. Он меня убьет.
– Он не успеет, – напомнил Дорогин. – Я первый в этой очереди.
Пузырь почувствовал, что сейчас заплачет. Ствол пистолета, ясно различимый даже в царившем здесь полумраке, вызывал непреодолимое желание говорить, – говорить о чем угодно, много, подробно, отвечая на вопросы и предугадывая их, забегая вперед и возвращаясь к предыстории. Словесный поток бурлил у него внутри, готовый вырваться наружу, и Пузырь сдерживал себя из последних сил.
– Время идет, – сказал Дорогин. – Я не могу ждать вечно. Стрелять?
– Нет, постой, не надо. Он везет золото.
– Что?! Какое еще золото? Четыре ящика?
– Да. Четыре ящика. Двадцать три пуда, он мне сам сказал час назад. Мы можем грохнуть его и забрать все себе. Мартын пытался, но он был дурак, он даже не знал ничего про золото. Я знаю, где ящики, я покажу…
– Не трудись. Я тоже знаю, где ящики. Я иду за тобой от самого бара.
Пузырь снова заскулил.
– Черт с тобой, – сказал он, – можешь забрать все себе. Но дай мне немного денег.., хотя бы пятьсот тысяч… Ладно, хоть двести… Я ведь все рассказал, и я помогу тебе.
– Посмотри на себя, – сказал Дорогин. – Как называют твои приятели таких, как ты? Что за жизнь у тебя будет, если они узнают, какой ценой ты выжил?
– Плевать я на них хотел, – сказал Пузырь. – Их бы на мое место…
Говоря, он шарил глазами по полу. Пистолет лежал в каком-нибудь метре от него: ударившись о стеллаж, он отскочил почти на середину кладовой и теперь тускло отсвечивал своим вороненым стволом. Где-то там же, невидимые в густой тени, лежали пальцы Пузыря, но сейчас он о них почти не думал: у него были более насущные проблемы, чем пара отстреленных фаланг. Он не верил в то, что Дорогин его отпустит: сам он ни за что не отпустил бы человека, представляющего для него хоть какую-то угрозу. Застрелить его было проще, чем оставить в живых. Это совсем простая арифметика, понятная любому, кому хотя бы раз в жизни доводилось стрелять в человека, и Пузырь, произведя несложный расчет, внезапно метнулся туда, где светилась тусклым блеском вороненая сталь пистолетного ствола.
Пальцы его здоровой руки легли на рубчатую рукоятку и даже успели сомкнуться на не успевшей остыть пластмассе, и тут Пузырь услышал голос:
