— Почему? — перебил Наарена Хунд, обалдевший от ненужных ему сведений.
Монах заморгал.
— Что «почему»?
— Почему вы не интересуетесь внешним миром? — уточнил северянин. — Если вам такая мощь подвластна?
— Какая мощь? — Наарен смотрел на Хунда как на помешанного. — Нет у нас ничего. И внешний мир нам ни к чему, потому что там тоже ничего нет.
— Да что ты заладил, «нет» и «нет»! — разозлился Хунд. — Бога нет, магии нет, силы нет, ничего нет. Не понимаю!
— А, — просветлел монах, — так тебе символ пустоверия разъяснить? Так бы и сказал, человече. А то попросил «по порядку», я тебе и рассказываю всю историю от первого отрицания. Тебя звать-то как, брат?
— Руде Хунд, — буркнул северянин.
— Рыжий пес, значит, — повторил монах, запоминая. — А по-нашему как желаешь зваться? Брат Руде или брат Хунд?
— Да плевать мне, — зарычал новообращенный брат, теряя остатки терпения.
— О! — Наарен назидательно поднял палец. — У тебя прекрасные задатки, брат Руде. Полагаю, ты всегда был пустовером в душе, только ничего не знал о нашем учении. Пустоверие есть отрицание вещей и представлений о вещах, ибо они в действительности не существуют. Пустоверие учит прозревать великое и абсолютное ничто, лежащее в основе всего — Бога Нет. Пустоверие есть безразличие, потому что различать нечего. Вот, смотри.
Монах отдернул занавесочку, и за ней обнаружилась полукруглая ниша в стене.
— Что видишь? — спросил Наарен.
— Ничего, — недоуменно ответил Хунд. — Пусто.
— Вот именно, — кивнул монах. — Свято место пусто. Всегда пусто. Воистину пусто.
— Да объяснишь ты мне хоть что-нибудь?! — не выдержал Хунд. — Так, чтобы я понял!
— Э, — ласково сказал Наарен, — так это совсем просто. Магия работает только тогда, когда в нее верят. Мы — не верим. Теперь тебе понятно?
— Пожалуй, да, — медленно сказал Хунд.
* * *
Дядюшка Зайн вышел из припортового кабачка, сделал два шага, остановился и развернулся, с немым укором глядя на дверь. Сквалыга-хозяин отказался наливать ему в долг. А ведь не чужие люди, когда-то соседями были! То есть, первую-то кружку пива Зайн выпил за свои — из тех денег, что вывезенные с Тюремного острова курортники дали Кати для малыша. Ну, потом свои кончились, он же много не брал, и тогда кабатчик угостил его за здоровье внука, и еще одну кружку налил по случаю праздника. Но правду говорят, что одна кружка пива — это много, две — в самый раз, а три — уже мало. После третьей кружки дядюшке Зайну захотелось выпить четвертую, и он прицепился к хозяину заведения, чтобы тот налил ему в долг. И что же? Бывший сосед выставил Зайна из кабачка, еще и приговаривал: «Иди-иди, завтра мне спасибо скажешь».
Оно, может, и так… да только завтра будет завтра, а обидели дядюшку сегодня. Горько-прегорько вздохнув, Зайн собрался было поворачивать домой, как вдруг заметил смутно знакомые лица. По улице в сторону порта шли северяне — те самые, кому он по уговору оставлял свою лодку с тюляками.
Дядюшка Зайн пригляделся, чтобы не ошибиться — точно они! Парочка была приметная. Один пузатый, красномордый, вальяжный здоровяк, второй — плотный, круглоголовый тип с высокомерным выражением лица. Северяне о чем-то спорили между собой и по сторонам не глядели.
Поскольку дядюшка Зайн ничего не знал о запутанных странствиях лодки, при виде северян он сильно обрадовался. Задаток они ему полгода назад выплатили, лодкой попользовались — стало быть, самое время хотеть с них вторую половину денег. Вот заодно и будет на что пропустить еще пару кружечек пива! Как говорится, рыбаку и рыбка в сеть. Зайн тотчас представил себе, как он возвращается в кабачок, а хозяин начинает его ругательски ругать, а он гордо кладет монету на стойку, и тот кланяется и наливает…
С этими приятными мыслями дядюшка преградил дорогу северянам.
— Доброго праздника, судари хорошие, — вежливо сказал он. — Недурно бы мне денежки с вас получить, уж будьте любезны.
Северяне резко остановились, словно на стенку налетели.
— Какие еще… — начал было здоровяк, но тут в глазах второго мелькнуло узнавание.
— Ах, это ты! — прошипел он. — Деньги, говоришь?!
Не заподозрив дурного, дядюшка Зайн закивал:
— Именно, сударь. Я свою часть уговора выполнил? Выполнил. Вы на моих тюляках прокатились? Прокатились. Значит… эй! Ой! Что вы делаете, сударь, су…
Не дослушав, северянин сгреб его за грудки и без малейших усилий оторвал от земли. Бедняга Зайн почувствовал, что задыхается. Ноги его согнулись в коленях и не желали разгибаться, руки свело судорогой, в глазах стремительно темнело.
— Сударь маг! — полузадушенно пискнул он. — За что?!
— Прокатились, говоришь?! — злобно рявкнул маг. — Мы?!
Прохожие останавливались, глазея на занятное зрелище. Невысокий плотный мужчина держал на вытянутой руке другого, куда больше себя ростом и весом, а тот съежился, поджал ноги и не сопротивлялся. С первого взгляда было понятно, что здесь не обошлось без магии. Зевак становилось все больше. Рослый и грузный спутник мага заволновался.
— Послушайте! — он потряс коротышку за плечо. — Вы понимаете, что вы делаете? Сейчас здесь будет толпа!
— Не мешайте мне, — процедил сквозь зубы маг. — Я намерен проучить мерзавца.
Второй северянин выругался, оценивающе глянул вокруг и неожиданно съездил мага по челюсти. Зеваки радостно засвистели. Маг от неожиданности выронил свою жертву и обернулся к спутнику.
— Что такое? — зловеще произнес он.
— Я умоляю вас, — быстро сказал здоровяк. — Разберемся на корабле. Нам пора уходить отсюда, а вовсе не привлекать к себе внимание!
— Да, — взгляд мага прояснился. — Вы правы. Сейчас я только…
Он простер руку над дядюшкой Зайном, который лежал в пыли и даже не пытался встать.
— Нет! — спутник мага перехватил его запястье. — Есть дела поважнее. Мы и так слишком задержались!
Маг скривил рот, выплюнул безадресное проклятие и дал себя увести. Проклятие повисело черным облачком над перепуганным Зайном и стало потихоньку развеиваться. Грузный северянин, прежде чем удалиться, бросил рядом с дядюшкой кошель. Звякнули монеты, и дядюшка крепко вцепился в кожаный мешочек. Дождавшись, пока разойдутся зеваки и растает черное облачко проклятия, Зайн поднялся и заглянул в кошель. Там оказалось вдвое больше денег, чем ему причиталось по уговору.
Дядюшка покачал головой, молча выражая изумление по поводу приезжих, которые все как есть ненормальные, отряхнулся и пошел в кабачок.
* * *
— Ваше величество, — сказал главный почтальон сварливым тоном, — позвольте заметить, что вы меня совершенно не слушаете.
