— Ко мне, пес, — скривил губы Столваагьер. — Попробуй меня куснуть.
Молодой монах неприятно оскалился.
— Меня уже пытались дразнить моим именем, — сказал он с угрозой. — Зря. Я люблю свое имя — и не люблю тех, кто дразнит.
Столваагьер довольно кивнул. Вот парень сразу и показал свой характер. Задиристый честолюбец. Опасен, но уязвим. По честолюбию ударить нетрудно, и чем оно больше — тем проще по нему попасть.
Маг щелкнул пальцами и шепнул нужные слова. В воздухе над головой Хунда сделалась прореха. Из ниоткуда на него высыпались груда отбросов и объедков — гниющие корки, обглоданные кости, вонючее тряпье.
— Помойный пес, — обидно засмеялся Столваагьер. — Лови, это твое!
— Ну нет, — оскалился Хунд. — Ничего подобного!
Мусор исчез, не долетев до монаха. А Столваагьер уже взмахнул рукой, отправляя на него волну дохлых кошек. Мерзкие трупики злобно щерились, с хрустом выгибали спины и пытались распушить облезлые хвосты.
— Хватай их, держи! — издевательски крикнул Столь. — Достойные противники для тебя!
— Прочь! — зарычал Руде Хунд. — Пошли вон!
Кошачье войско приближалось.
Столваагьер захохотал.
— Скажи «брысь»! — посоветовал он и быстро глянул вверх, оценили ли зрители шутку.
Черный кот с отъеденными ушами издал замогильное шипение и прыгнул на монаха.
— Нет! — заорал Хунд. — Неееет!
Кот рассыпался в полете клочьями пепла. Прочие трупики упали и не шевелились, лишь несколько еще пытались ползти.
— Нет! — затравленно повторил монах. Он тяжело дышал.
«Ну вот и все», — буднично подумал Столваагьер и выдохнул заготовленную фразу.
Воздух вокруг Руде Хунда взорвался смертельным металлом. Острые ножи, кинжалы, мечи и стрелы рванулись пронзить его плоть. Иголки, шила, крючья нацелились выколоть ему глаза, отрезать уши, разорвать кожу. Сверху рухнули мясницкие топоры, алебарды, секиры, разя наотмашь. Грохот и звон металла наполнил чашу арены и вознесся вверх. Зрители дружно ахнули. Маг, скрестив руки на груди, смотрел, как громоздится куча оружия и как она шевелится, оползая. Последний кинжал звякнул по секире и отлетел в сторону. Под грудой металла не осталось ничего живого.
Кто-то подергал Столваагьера сзади за рукав. Маг нехотя обернулся.
— Вообще это я должен был первым нападать, — с ленцой протянул Хунд. — Это же я тебя вызвал драться, а не ты меня.
— А?.. — опешил Столь.
На монахе не было ни царапины.
— Но ладно, я не против, — невозмутимо продолжал он. — Братья повеселились. И сестры тоже. А вот теперь точно моя очередь.
Руде Хунд сказал одно слово. Через паузу — второе.
Первое заклинание подняло мага над ареной, перевернуло головой вниз и стало мять и выкручивать, как будто невидимые ладони отжимали половую тряпку. Он силился что-то сказать, но второе слово запечатало ему рот. Молодой монах сделал рубящий жест и произнес третье слово. Одна-единственная секира поднялась из груды оружия, наколдованной Столваагьером, медленно подплыла к магу, размахнулась…
Голова мага покатилась, подпрыгивая, по бурым каменным плитам арены. Крови не было. Тело шмякнулось оземь. Руде Хунд что-то негромко пробормотал, наклонился и поднял голову поверженного противника.
Столваагьер открыл глаза, которые, вопреки природе, еще только заволакивало смертной пеленой.
— Кто ты такой? — прохрипел он.
— Я твой лучший ученик, — серьезно ответил Хунд. — Ты объяснил мне, как сочетать пустоверие и магию. Прими мою благодарность — умри без боли.
Он легонько подул в лицо Столваагьеру. Глаза мага закрылись, лицо стало расслабленным и пустым. Он был мертв.
Руде Хунд наклонился к обезображенному телу, положил рядом голову и снял с руки мага красивый перстень из темного металла с синим опалесцирующим камнем. Он с самого начала приметил эту безделушку. Может быть, перстень обладает магией — а может, и нет, это выяснится потом. Но сейчас украшение послужит символом победы. Сам того не зная, Хунд повторил путь мысли Столваагьера. Они рассуждали похоже, северный отрицатель брат Столь — и брат Руде, свежеобращенный пустовер, готовый истово отрицать все.
Все, кроме власти.
Хунд надел перстень на средний палец правой руки и выпрямился. Голос его, усиленный магией, загремел над ареной, над монастырем, над островом:
— Свято место пусто! Я поведу вас вовне, братия. Настал час принести миру истину пустоты!
* * *
Перед крыльцом росли цветы — целый куст. Какие-то из магических быстроцветов. Когда Брайзен-Фаулены четыре дня назад приехали на острова, на кусте даже бутонов не было, а сейчас он был весь обвешан тяжелыми желтыми шарами.
Тильдинна уселась прямо в куст и заплакала. Соцветия фамильярно легли ей на плечо.
— Я хочу домой, — всхлипнула Тильдинна. — Я хочу, чтобы все это уже закончилось, и нас выпустили отсюда!
— Тиль, дорогая, — Вальерд вздохнул, — я был бы счастлив исполнить твое желание. Но я ничего не могу здесь поделать!
— Я знаю, — жалобно сказала Тильдинна. — Ты не виноват. Я просто хочу домой.
И она разрыдалась еще горше.
Вальерд наклонился ее обнять. На крыльцо выглянула толстая хозяйка дома.
— Вы ломаете мне цветы! — возмутилась она.
— Послушайте, — сердито сказал Вальерд хозяйке, — вы бессердечная женщина. Ничего не сделается вашим веникам. А вот нас вы оставили без крова. Выгнали на улицу!
Толстуха подбоченилась.
— Ничего не знаю, — буркнула она. — Платите деньги и можете жить дальше. Нет денег — освобождайте комнату.
— Я напишу вам долговую расписку, — терпеливо сказал Вальерд. — Вы получите двойную плату, только с отсрочкой.
— Видала я ваши расписки! — скривилась хозяйка.
— Возьмите в уплату мое карнавальное платье! — подала голос Тильдинна из куста.
— Видала я ваши платья! — фыркнула хозяйка. — На кой оно мне? Накидку на кресло смастерить? Нет уж, либо давайте деньги, либо съезжайте. Для безденежных гостей король распорядился приют открыть.
— Ах, приют! — Тильдинна яростно захлюпала носом и высморкалась в цветок. — Не худо бы ему приютить нас у себя во дворце! Кто виноват, что мы здесь застряли без денег? Король ваш и виноват! Со своим дурацким перстнем!
Тильдинна сверкнула глазами. Повинуясь призывному жесту, Вальерд вынул супругу из куста.
— Дорогая…
— Пойдем отсюда! — задрала подбородок Тильдинна. — Здесь нам точно больше делать нечего. А вам… — она смерила хозяйку презрительным взглядом, — я оставлю свое карнавальное платье просто так, на память. Смастерите себе шляпку с вуалью. Размер подходящий!
