– Не приходилось.
– Не лучшее место в мире, но и далеко не худшее, если в кармане водятся деньги. Их президент нам сочувствует, так что можно быть спокойным.
– Как ты планируешь добраться до Туниса?
– Лучше всего через Францию, – Ибрагим кивнул, дав понять, что разговор закончен, и открыл дверь.
Отсутствовали они совсем недолго, вполне было похоже на то, что Сундуков просто зашел в туалет помыть руки.
– Ну, счастливо, – улыбаясь, произнес Сундуков.
– Я еще с недельку с женой побуду, а там… – Ибрагим махнул рукой, – как-нибудь встретимся. Все твои финансовые вопросы я уже решил. Если не веришь, можешь поинтересоваться. Номер счета тебе известен, можешь позвонить, узнать.
Только осторожно.
Ибрагим открыл дверь, выпуская Сундукова. Охрана встретила своего босса на лестничной площадке, и через две минуты машина отъехала от дома.
– Ни хрена интересного не сказали, – произнес «звукач», – вот только отсутствовали три с половиной минуты.
– Я это занес в журнал.
– Плохо, что не оборудовали квартиру его жены как следует. В спешке все делали, торопились, а если бы по уму, то сейчас бы мы знали все!
Оперативники оживились лишь к вечеру, когда у подъезда остановилась машина, и из нее вышли три араба, одетых не по-европейски – у всех на головах были белые накидки. Фотограф щелкнул, картинка получилась колоритная. Затем фотограф сфотографировал экзотических гостей в квартире Аль Хасана, когда они и хозяин усаживались на ковре, засовывая под себя блестящие, шитые золотом подушечки с кистями.
– По-арабски говорят, хрен чего поймешь. Кофе пьют, курят. Да уж, из ночной лексики тут ни черта не услышишь, – сказал «звукач», поглядывая на медленно вращающиеся бобины магнитофона.
Кофе гости хозяина квартиры пили долго. Появился кальян, мужчины принялись курить. Уже стемнело, шторы демонстративно задернули.
– Как ты думаешь, они гашиш курят?
– Наверное.
– А я думаю, нет. Ведь знают, что мы за ними наблюдаем и можем наслать на них милицию. Наверное, курят просто табак.
Тем временем в квартире происходило следующее. Аль Хасан и один из арабов примерно его же комплекции, с такой же черной бородой, поднялись и вышли в ванную комнату. Не издав при этом ни звука, они быстро переоделись. Ибрагим облачился в арабскую одежду, его гость надел хозяйскую. На это ушло около минуты. Они вернулись к гостям. Никто не выразил удивления переменам, произошедшим с двумя мужчинами.
Вскоре все поднялись. Женщина подошла к окну, раздвинула шторы, открыла створку. Фотограф видел спины гостей и хозяина, направлявшихся в прихожую.
Вскоре трое арабов сели в машину и преспокойно уехали. Фотографировать не имело смысла, у подъезда было слишком темно. В квартире погас свет.
«Уехали гости», – записал в журнале оперативник и поставил точное время.
– Как ты думаешь, чем они сейчас займутся?
– Как чем? Можно подумать, ты не знаешь! Трахаться примутся. Им же, мусульманам, пить нельзя, сало есть тоже. Нам, русским, лучше, все можно – пить, курить, трахаться, – «звукач» улыбался. Настраивая аппаратуру, он был абсолютно уверен в том, что его предположения должны сейчас подтвердиться.
Аль Хасан тем временем вальяжно раскинулся на заднем сиденье дорогого автомобиля. У его ног стоял дипломат с кодовыми замками. Хасан убедился, что за машиной слежки нет, проехал по малолюдным улицам, попетлял по московским переулкам.
Наконец, он тронул шофера за плечо. Тот согласно кивнул. В одном из дворов на окраине Москвы, неподалеку от кольцевой Хасана поджидали две машины.
Сидя в джипе, он переоделся в европейскую одежду, перекинул через руку плащ.
– В Старокузнецк, скомандовал он.
* * *
У Толстошеева были четкие инструкции договориться с Рублевым о покупке двадцати «Игл». Своей команды Сундуков не отменял, хотя уже в другом месте нашел ракеты, и их из Мурманска, украв в одном из арсеналов, доставили в нужное место. Расплатился за них Антон Михайлович, естественно, фальшивой валютой, у северян она вопросов не вызвала. Расплатился Сундуков щедро, довольные поставщики тут же покинули Подмосковье. Проверка подлинности купюр свелась к тому, что, выдернули из нескольких пачек наугад по три купюры и сдали их в обменник.
Еще раз встречаться с Рублевым и Порубовым Толстошееву, ясное дело, не хотелось. Свежи были воспоминания о прошлой встрече, ему даже сейчас казалось, что та граната холодит ладонь. По ночам он не мог заснуть, а если засыпал, то ненадолго. Снился один и тот же сон, будто он пытается удержать гранату, а ватные пальцы не слушаются, разгибаются.
Граната падает под ноги, а убежать он не может, ноги приросли к земле.
Матвей просыпался в холодном поту, выпивал полстакана водки и после этого ненадолго засыпал.
Он позвонил Комбату с уличного телефона:
– Подъезжайте в автосервис, надо поговорить. Я все утряс, все вопросы решил, деньги будут хорошие.
– Когда? – спросил Рублев.
– Все обговорим. Сегодня в семь жду вас у себя.
– Хорошо, я подумаю, – Комбат положил трубку.
– Кто звонил? – спросил Мишаня, сидя перед телевизором.
– Толстошеев. Соскучился, однако.
– И чего он хочет?
– Все того же, Мишаня. Деньги, говорит, хорошие появились, готов заплатить.
Порубов расхохотался:
– Что же мы ему продадим, Борис Иванович, разве что, меня в ящике?
Тут расхохотался Комбат:
– Может, поедем, Мишаня, рыло ему надерем и деньги заберем?
– А Бахрушину доложим?
– Конечно!
Комбат набрал номер полковника Бахрушина и узнал, что тот на совещании.
Спросил, появится ли тот до семи часов.
– Боюсь, нет.
– Вызвать его можно?
– Никак нет, извините.
– На нет и суда нет.
Комбат с досады сплюнул и чертыхнулся:
– В конце концов, нас, Мишаня, приглашают лишь на переговоры. Пообещать можно туманно, сказать, что мы подумаем, попросить время на размышления, день или два. А там свяжемся с Бахрушиным. Думаю, он останется доволен. Как-никак операция продолжается.
О том, что операция отменена, ни Рублев, ни Порубов не знали. Бахрушин не успел поставить их в известность и предупредить, чтобы они ничего не предпринимали.
После звонка Рублеву Матвей Толстошеев вернулся на базу довольный собой.
«Может, дело выгорит, и я заработаю хорошие деньги. Ведь Сундуков пообещал вместо десяти двенадцать процентов от сделки!»
