– И ты давно в курсе?
– Да всегда я в курсе. Тирвиси тоже знала. Все знали. Кроме детей разве что.
– И кроме меня, дурака.
Ириен на самом деле чувствовал себя полным болваном. Его никогда не тянуло в интригу – это верно, но забыть о том, что для собственных сородичей важнее жизни…
– Альс, если кто и ткнул в тебя пальцем дознавателю, то это был кто-то из людей. Только им могла прийти в голову мысль о ревности. Ха! Такая банальность.
Дэйдхэ устало провел рукой по лицу, тонкому и полностью лишенному признаков возраста. А ведь он жил в столице Игергарда более двухсот лет. И Альс нисколько бы не удивился, если бы узнал, что он оказался здесь вовсе не из любви к перемене мест.
– Дэйдхэ, зачем ты мне все это рассказал? – напрямую спросил он у сородича.
– Ириен, я знаю тебя не так давно, поэтому не могу предполагать, что ты собираешься делать дальше. Мне бы не хотелось, чтобы ты попытался отомстить за Ранвальда тому, кто, собственно говоря, виновен не более, чем сам Ранвальд и вся Зеленая Ложа целиком.
– Я действительно выгляжу таким идиотом? – вполне серьезно озадачился Альс.
Дэйдхэ загадочно улыбнулся и, наклонившись к самому уху Ириена, почти беззвучно прошептал:
– Ты выглядишь так, как должен выглядеть ученик Фьеритири.
И, оставив Альса в полном замешательстве, многоопытный эльф быстро отошел к огнежрецу – Благому Оровартину, давая понять, что разговор окончен и продолжения не будет. И, по всей видимости, никогда.
В черное звездное небо улетал густой смолистый дым, и вместе с ним уносилась в новую жизнь душа Ранвальда: талантливого инженера, ловкого лучника, посредственного поэта, опытного интригана, неудачливого политика и пылко влюбленного. И его смерть сделала этот мир беднее, как, собственно, обедняет мироздание каждая безвременная смерть.
Жизнь Ириена в Каннелое и в Орфиранге быстро вернулась в обычную колею. Если не считать, что их отношения с Тирвиси преобразились из влюбленности в печальную дружбу. Рыжая эльфийка и сама не знала, как важен был для нее Ранвальд, пока он был жив. Теперь же было поздно сожалеть. Ветер развеял пепел от костра, дождь смыл его в Рангару, а та унесла в море все, что осталось от погребального костра. Осталась тоска, которая у любого эльфа течет в крови с самого рождения. Тирвиси тосковала и, сама того не замечая, истаивала, как снег на солнце. Так бывает не только с эльфами. Вдруг обнаруживаешь, что утром нет никакого желания просыпаться, что не в радость ни золото листвы, ни ярко-синее, пронзительное небо, что в жизни нет никакого смысла. И того, кого не так давно не принимал всерьез, тоже больше нет и не будет. И от мысли, что с этим придется прожить еще несколько столетий, впору лезть в петлю. Потому что, сколько бы ни болтали сказочники всех рас и мастей, даже эльф не может уйти по доброй воле, не плюнув тем самым в лицо самому Создателю, который наделил всех великим даром жизни.
В Каннелое колдовать рискованно. Почти так же, как браконьерствовать в заповедных лесах на склонах Ши-о-Натай, или, скажем, проповедовать веротерпимость в Оньгьене. Кроме волшбы, заложенной в сам фундамент дворца при строительстве, существовали еще артефакты, защищающие обитателей Каннелоя от враждебных колдовских атак извне, весьма актуальные еще пару столетий назад. И даже в нынешние спокойные времена, когда королевским министрам уже не вменялось в обязанность обладать чародейскими знаниями, во дворце содержался целый штат волшебников, получающих свое жалованье совсем не за красивые глаза. Колдовать в открытую для Альса было сейчас чревато. Но он рискнул. Ради Ранвальда и ради Тирвиси.
В мире есть множество дорог. Одни проложены животными и ведут к водопою, другие построены руками людей, третьи мостили эльфы, четвертые протоптали бесчисленные копыта караванных животных, пятые создали морские течения, шестые – это реки, седьмые доступны только ветрам, птицам да драконам. Некоторые открыты взору любого путника, лежат на ладонях этого мира, другие сокрыты в толщах камня и земли, тайные и забытые. А еще есть колдовские порталы, с помощью которых чародеи в один миг переносятся с одного конца континента на другой. И у каждого живого существа есть собственная Дорога, по которой он следует, едва только покинув чрево матери, и идет без остановки, покуда дышит и покуда бьется его сердце.
Но все они, от великих трактов до муравьиных тропок, открыты лишь взору Создателя. Да, может быть, еще Мастеру Дорог. В том числе дороги снов, самые странные из всех путей.
Вдоволь пометавшись по своей ставшей вдруг невообразимо тесной комнатенке, Ириен решил, что должен хоть что-то сделать. Чего б это ему ни стоило. Мастер Ульнари из Цитадели не зря отдал ему свою силу, уходя за Грань. И не зря пыль всех путей уже несколько лет обжигала Ириеновы губы, придавая горечь любой еде или питью.
Хозяйка-Ночь, словно назло, не торопилась унести в своем тесном мешке осенний день, темнело долго, постепенно, и зарево заката не желало гаснуть по желанию Ириена Альса.
Нет ничего проще, чем отправиться дорогой снов. Закрой себе глаза на здоровье, пусти под бок теплую сладкоежку-дрему, оставь за порогом сознания планы и замыслы будущего дня. И через несколько ударов сердца ты ступишь в мягкую траву забвения, заблудишься в лесу полнолуний, и до самого рассвета бродить тебе по широкой полосе сумеречной границы меж жизнью-светом и смертью-тьмой.
Ириен поступил так же. Только он не заблудился в чаще призраков и не потерялся в долинах желаний. Он легким дымом просочился между кирпичами, из которых сложен Каннелой – Красный замок игергардских королей, туманом стек от реки к сердцевине Орфиранга, серым котом прыгнул на подоконник дома, где жила Тирвиси, и крошечным паучком заполз на ее мокрую от слез подушку, чтоб раствориться в ее снах.
Что он ожидал увидеть? Ранвальда ли, себя ли? Пусть это останется тайной, но нашел он только темный омут тоски и вины. Душа женщины крошечным огоньком тонула в бездонной тьме безнадежности. И тогда сон Ириена стал серебряной рыбой, ныряя вслед за этим огоньком, и поймал, не давая ему окончательно погаснуть.
«Зачем? Зачем ты это сделал, Ирье? – безмолвно спросила Тирвиси. – Мне больше незачем жить. Я виновата. Я убила Ранвальда», – прошелестела она.
«Разве ты ударила его лексом в сердце?»
«Нет. Но это я хотела вернуться в Фэйр».
«А он?»
«А он написал своему племяннику в Тинитониэлль…»
Мысли стучали невыносимой дробью, как стучат об пол бусины из разорванного ожерелья.
Горько, светлые небеса, как горько. Почему мы все всегда в чем-то виновны, особенно когда хотим только добра?
«Останови мое сердце, Ирье, я не могу больше терпеть эту боль».
«Я не убивал Ранвальда, и я не убью тебя, Тир».
«Тогда сделай так, чтоб я не помнила ни его улыбки, ни его прикосновений, ни вкуса его губ».
