Эльф не стал ее ни жалеть, ни утешать. Точно так же, как этого не стал делать Яримраэн. И то и другое не имело никакого смысла хотя бы просто потому, что ничего его слова уже не могли изменить. Прошлое осталось в прошлом навсегда.
– И что стало с этим городом? – спросил Ириен, немного помолчав.
– Я не стала никого предупреждать о надвигающемся селе. Промолчала. Охотники Фурути были правы в одном: я – убийца. Более того, я не раскаиваюсь и, наверное, никогда не стану сожалеть о содеянном. Они заслужили смерть.
– Чем?
– Они убили Хэйбора.
– А кем он был для тебя?
– Человеком, давшим мне меч.
…Когда ему пришло в голову научить девушку-жрицу обращаться с оружием, Хэйбор, пожалуй, и не вспомнил бы при всем желании. Может быть, в тот день, когда она пришла к нему с расквашенной губой. Он знал, что Джасс достается от храггасцев, и не считал это чем-то страшным. В конце концов, в жизни бьют всех. Кого-то больше, кого-то меньше, это уж как кому повезет. Жизнь и сама любит что есть силы врезать кулачищем в лоб зазевавшемуся смертному. Жрица не давала себя в обиду, но когда он дознался, что ее били сразу пятеро, то ему стало неприятно. Да, характер у барышни противный, но когда пять здоровенных парней лупят щуплую девчонку – это не дело. Хэйбор собирался показать ей только пару приемов, но Джасс оказалась столь благодарной ученицей, что сумела воодушевить на большее даже бывшего главу клана магов-воинов. Откровенно говоря, у него никогда не было такого способного ученика. В Оллаверн попадали только дети с самыми сильными задатками, и обычно их обучение начиналось в возрасте пяти-шести лет, в пятнадцать маг проходил посвящение и затем всю жизнь совершенствовался в воинском искусстве и воинской магии. Джасс еще не сравнялось пятнадцать и, положа руку на сердце, ее нельзя было даже в шутку назвать магом, но Хэйбор считал, что если есть на свете прирожденные воины, то она из их числа. Нет, конечно, совершенства ей не достичь никогда. Времени просто не хватит. Вот если бы она была эльфийкой, тогда другое дело. Тогда Хэйбор за двадцать лет смог бы подарить миру совершенное существо, лучше и искуснее полулегендарных эльфийских убийц – лемелисков. Но с другой стороны, он загорелся идеей воплотить в жизнь столько, сколько можно выжать из девочки. Замечательная задача, достойная мастера своего дела. А Хэйбор был мастером, ибо не зря носил уже два столетия меч самого Хема, творение величайшего из оружейников-людей. Два века! Но все равно каждый раз, когда он извлекал из ножен его синеватую сталь, то не мог не полюбоваться совершенством формы, воплощенной в металл с таким мастерством. Другого оружия не нашлось, и Хэйбор учил Джасс с его помощью, презрев мысль о том, что, возможно, девчонка и недостойна брать в руки драгоценный меч. Не сразу, разумеется. Сначала жрица вдоволь намахалась деревяшкой, пока он доверил ее рукам меч мастера Хема. Меч да посох – вот то немногое, что смог он дать Джасс, но эта малость казалась ей великим даром. Теперь никто не смел подойти к жрице на расстояние удара. Она завела себе палку-посох, и немалое количество забияк получило возможность убедиться, что она умеет пользоваться таким прозаическим предметом. А кроме того, с Хэйбором можно было разговаривать на всевозможные темы, можно было спрашивать об огромном мире, что лежал где-то далеко-далеко, недосягаемый и влекущий…
Больше Джасс рассказывала только Яримраэну, от которого вообще ничего не скрывала. Но Яримраэн был другом. Первым в жизни, настоящим и пока единственным. Хисарскую темницу, провонявшую разложением, мочой, грязью, кровью, мучениями и ужасом яму должна была Джасс благодарить за такого друга, как эльфийский принц. В Ятсоунском храме она дружила с девочками, если так можно назвать тихое перешептывание под одеялами и пряник, разделенный на две неравные части, но то было сопливое и не слишком радостное детство, которое быстро закончилось. В Храггасе друзей быть просто не могло. Хэйбор мог считаться в крайнем случае учителем, но не более. Хатамитки… это отдельная история. Странно то, что первый же встречный эльф смог стать для Джасс самым близким существом. Отцом, братом и другом в одном лице. И вот теперь появился второй эльф, которому она смогла раскрыть душу. Что бы это значило?
Джасс сама не заметила, как уснула, убаюканная тихим дыханием Ириена, его теплыми руками и собственными размышлениями.
Ей снились холодное серое море, серый песок и крики ненасытных чаек над головой. Дети в домотканой грубой одежде бегают вдоль линии прибоя, а следом за ними с радостным лаем носится маленькая рыжая собачка. Так весело, что трехлетняя девочка уже не чувствует голода. Она самая младшая в компании, но зато и самая шустрая. Она хохочет, падает на песок и молотит в воздухе ногами. Радость щекочет ее изнутри, как будто в животе порхают сотни бабочек. Песчинки липнут к рваным штанишкам. Отец опять станет ругаться…
– Я не полезу… опять…
– Еще как полезешь.
– Нет, не полезу! Попробуй заставь меня! Заставь!
– А ты сомневаешься, что я смогу заставить? Очень зря ты такого мнения.
Голос у Ириена стал угрожающе ласков, и от его приторной медовости хотелось до крови расчесать кожу. Но и дыра, в которую предстояло сунуться, была еще уже, чем та, из которой эльф ее совсем недавно извлек. Ужас перед ловушкой еще гнездился где-то внизу живота и давал о себе знать предательской дрожью в коленках.
– Я боюсь, – призналась Джасс и жалобно посмотрела на эльфа. – Давай поищем еще.
– Давай ты перестанешь валять дурака. Я все проверил, ты там не застрянешь. А если и застрянешь, то я тебя вытащу.
– А почему я должна лезть первой?
– Потому что у тебя задница шире, – пояснил Ириен. – Если ты пролезешь, то и я тоже помещусь.
– Какая ты сволочь, Ирье.
– Я знаю. Лезь!
Делать было нечего, Джасс зажмурилась и сунула голову в нору. В нос ей ударил резкий запах плесени. Она не выдержала и громко чихнула.
– Тут темно…
– Давай, давай, не останавливайся! – подталкивал сзади Ириен.
Между ползаньем на четвереньках по зеркальному дворцовому паркету и по каменному желобу есть очень существенная разница, и ее отчетливо ощущают колени и ладони ползущего. Через некоторое время занятие превращается в невероятную пытку, когда в кости с каждым движением врезается огненными гвоздями лютая боль. Джасс выдержала немного и дальше выла в полный голос, сопровождая каждый шаг площадной руганью. Даже мысль о том, что эльф испытывает такие же муки, не приносила заметного облегчения.
– Я тебя ненавижу! – визжала она. – Я тебя ненавижу!
– Я тебя тоже ненавижу, – отзывался он свистящим от напряжения голосом.
Но когда желоб вдруг кончился пещеркой, они рухнули не порознь, а крепко-прекрепко прижавшись друг к другу. И лежали так неведомо сколько, прежде чем онемевшие суставы вернули себе способность гнуться, а мышцы – сокращаться.
