Торвин огляделся, словно ожидая, что раздастся гром с ясного неба.
– Такая же свобода для Локи, как для Тора! – повторил он. – Но ведь он отец чудовищного отродья. Ты их видел. Ты с ними встречался.
Его взгляд нерешительно остановился на Свандис, словно оценивая, как далеко можно зайти. Торвин убежден, вспомнил Шеф, что отец девушки Ивар Бескостный был порождением Локи, имеющим нечеловеческую форму в другом мире, в мире богов. Если уж на то пошло, Шеф и сам в это верил. Но Локи тогда был прикован и безумствовал от боли.
– Свобода – не то же самое, что беззаконие, – заговорил Шеф. – Если приверженец Локи придет и скажет, что его бог заставляет его совершить при погребении человеческое жертвоприношение или разрезать ради удовольствия женщину на кусочки, мы скажем ему, что наказанием за такие дела будет смерть. По закону людей Пути это всегда так. Это и отличает нас от язычников. Сейчас я не знаю, что заставило Локи убить Бальдра, что заставило людей придумать Локи и Бальдра и убийство одного другим. Но я знаю, что, когда мы исцелим мировой недуг и вернем Бальдра, мы должны будем уверовать во что-то иное, кроме вечной вражды.
Фарман заворочался на своем стуле и заговорил тихим голосом. Человек он был невыразительный: когда Шеф впервые встретил его, это произошло в видении Вёлунда, где Шеф был хромым, но могучим кузнецом богов, а Фарман – не более чем мышью, попискивающей из-за плинтуса. По временам Шеф теперь так и воспринимал его, как попискивающую мышь. Однако он пользовался большим уважением. Все признавали, что его видения верны. Он и Виглик были двумя самыми знаменитыми провидцами Пути.
– Расскажи нам предание о плаче по Бальдру, – сказал он, посмотрев на Торвина.
Торвин выглядел нерешительным, он подозревал, что его рассказ так или иначе вызовет возражения. Однако по обычаям Пути он не мог отказаться.
– Вам известно, – начал он, – что после смерти Бальдра, вызванной кознями Локи Лафейярсона, одноглазый верховный бог Один построил для своего сына погребальную ладью, на которую и положил его тело. Но прежде чем поджечь ладью, Один послал своего слугу Хермота, лучшего воина в Эйнхериаре, в мир Хель, чтобы узнать, нет ли какого-нибудь способа вернуть Бальдра. И Хермот пересек мост Гиаллар, подъехал к воротам Хель и перепрыгнул через них на восьминогом коне Одина.
Теперь Шеф заворочался на стуле, потому что этот рассказ он уже слышал, но сам видел немножко другое.
– Он въехал в мир Хель и просил богиню Хель отпустить Бальдра, но она отказалась и сказала, что Бальдр сможет выйти из мира Хель, только если все существа, живые и мертвые, заплачут о нем. Если хоть кто-нибудь откажется, Бальдр должен будет остаться. И Хермот приехал назад, и тогда боги велели всем сотворенным сущностям плакать по тому, кого они утратили, и все они заплакали: люди, животные, земля, камни и растения. Но в конце посланник богов попал в пещеру к женщине гигантов, и она сказала, – тут голос Торвина превратился в глубокий бас, которым всегда исполнялись священные песнопения:
Ни слезинки не проронит Текк
на похоронах Бальдра.
Лишь проклятья одноглазый
слал ей в мудрости своей.
Так пусть у Хель останется
то, что есть у ней.
Итак, требование богини Хель не было выполнено, и Бальдр остался у нее. Тело Бальдра сожгли на погребальной ладье, а вместе с ним – жену Бальдра Нанну, которая умерла от скорби. Большинство людей думают, что та женщина гигантов – это и был Локи Лафейярсон в ином обличье.
– Хорошо и верно рассказано, Торвин, – вступил Фарман своим мягким голосом, – но остаются еще некоторые вопросы. Вам известно, что слюна, текущая из пасти волка Фенриса, называется «von», то есть «надежда», и это означает, что полагаться на надежду, как это делают христиане, и прекращать борьбу, когда надежды не остается, – ниже достоинства воина. Но что подразумевает имя женщины гигантов – Текк, – которое означает «благодарность», как «von» означает «надежду»? – Торвин покачал головой. – Не подразумевает ли оно, что цена за возвращение Бальдра – просто-напросто благодарность?
– Благодарность за что? – прорычал Торвин.
– За все, что Локи сделал раньше.
– В преданиях говорится, что Локи был верным товарищем, когда они с Тором отправились к Чужому Локи, чтобы бороться со Старостью и поднять Змея Мидгарда, – подтвердил Хагбарт.
– Значит, Локи был верным товарищем в борьбе против Локи, – сказал Фарман. – Но когда его верность не признали и не поблагодарили за нее, он стал тем, что мы из него сделали. Не предлагает ли король поблагодарить и признать доброго Локи? И направить его против злого Локи?
– Хермот не попал в мир Хель, – сказал Шеф с несокрушимой уверенностью, порожденной ниспосланным ему некогда видением. – Он остановился у решетки Гринд. Он отрезал голову петуха и перекинул ее через стену, а потом поехал назад. Но прежде чем Хермот уехал, он услышал, что петух закукарекал с той стороны.
– Значит, жизнь есть даже в мире смерти, – заключил Фарман. – Даже там, где находится Бальдр. Значит, есть шанс… Шанс исцелить мир от его болезни и вернуть в него красоту. – Он посмотрел на Шефа, предназначая свои слова для него одного: – И таким способом старые становятся юными. Не как драконы, цепляющиеся за то, что у них было. А как змеи, скидывая свою кожу. Кожу прежних верований. Старые знания умирают.
«Фарман участвовал не в одном-единственном моем видении, – подумал Шеф, – хотя я и не замечал его».
Торвин, чувствуя, что нить разговора от него ускользнула, оглядел сидящих и увидел на их лицах разнообразные выражения, от оцепенения у Хардреда до растущего интереса у Скальдфинна и сердитого несогласия у Свандис.
– Этот вопрос нужно передать на полный круг жрецов, – предложил он.
– Рано или поздно, да, – согласился Фарман.
– Но какое это имеет отношение к нашим планам? К нашим непосредственным ближайшим планам?
– На это я тебе отвечу, – отозвался Шеф. – Сдается мне, что мы можем сделать очень много разных вещей. Мы можем отправиться домой, отбросив греков со своего пути.
– Может быть, по пути еще чем-нибудь разживемся, – предложил Гудмунд.
– Мы можем войти в устье Гвадалквивира и подняться до Кордовы. Халифа больше нет, если наши сведения верны. Наша поддержка может оказаться важной для его преемника. Думаю, что мы сможем потребовать для себя право проповедовать Путь. Покойный халиф нам бы такого не разрешил, да и любой халиф, уверенный в своей власти. А при нынешней ситуации – кто знает?
– Мы можем здорово разжиться в Кордове, – сказал Бранд Гудмунду. – Ты в ней не был, но я тебе говорю, в том налете пятнадцать лет назад Рагнарссоны только слегка поскребли поверхность.
– Но если то, что мы говорили, – правда, – продолжал Шеф, – тогда, я думаю, нам следует сделать нечто другое. Ведь мы все говорили, Ханд, Свандис и даже Фарман, что силу в этом мире дает вера. Значит, нам следует усилить самих себя и тех, кто к нам настроен дружественно или хотя бы терпимо. И мы должны разрушить веру тех, кто не дает другим вздохнуть. Кто не оставляет свободы ни Локи, ни Тору. Никому, кроме своего Единого Бога.
