«Что ж! Это даже неплохо!» – решил Удаз и снова повысил.
Пятой картой оказался туз.
После своего поспешного бегства из Синтафа бывший преподобный тив вдруг обнаружил в себе страсть к риску, ранее неизведанную и незнакомую. Словно магия, которой его лишили насильно волшебники-эсмонды, заслоняла до поры до времени сокрытые части души. Как дорогой ковер закрывает дырку в полу.
– Ставлю все! – решительно заявил Удаз, передвигая на центр стола то, что выиграл ранее.
Торговец невозмутимо хмыкнул и ответил равной суммой.
Тривиальная игра становилась интересной.
– Открывайте карты, ир-Апэйн.
Тот насмешливо оскалился и выложил на стол восьмерку и тройку. И тогда купец показал свои карты. Туз и король.
– Вы проиграли, ир-Апэйн, – мерзко хихикнул Мунни.
Он и сам это знал. Обидно, конечно, но Удаз-Удэйз не подал виду. Он невозмутимо попрощался и эдак вальяжно направился к запасному выходу. Мол, пустяки какие! Мелочовка!
Однако же к Маме Муре в кабинет влетел вихрем, по дороге удивительным образом растеряв всю спесь и гонор.
– Шо? Опять продулся? – фыркнула бордель-маман, окидывая мужчину пронзительным взглядом, точно насквозь видела содержимое не только карманов, но и кишок.
– Мура, мне нужны мои деньги. Давай их сюда, – требовательно попросил Удаз.
Женщину, проработавшую на улице полвека, очень тяжело удивить. Она сама кого угодно удивит – и статью, и прытью, и могучим начесом.
– Стал быть, продулся в пух и перья, а теперича хочешь отыграться. Ну-ну. А завтра попросишь взаймы либо у меня, либо у девок, – рассуждала она, доставая из конторки пухлую учетную книгу. – А ведь не дам. Ни лейда
[1]
, ни фера
[2]
. И девкам запрещу.
Заветный фолиант был толст, забран в кожаный переплет, и в нем хранились все тайны обитателей веселого дома под названием «Морской Конек», что по 15-й улице числился за номером 7. Все, какие только возможны, – начиная от банальных расходов на самое дешевое мыло и заканчивая заказами на смертоубийство. В Эббо все покупается и все продается, и главное – учет и контроль. Содержательница дома терпимости раскрыла книгу на нужной странице и, шевеля губами, как неграмотная, стала искать записи про взносы, сделанные ир-Апэйном. Но неграмотной она не была. Не каждая торговка так быстро сложила бы в уме столько цифр.
– Итого, мой недальновидный друг, ты можешь рассчитывать на восемьдесят четыре серебряных оули имперскими ассигнациями.
Это было мало. Просто смертельно, удушающе, омерзительно мало.
– Мура! – возмутился Удаз. – Еще на той неделе было двести пятьдесят!
– Чо Мура?! Чо сразу Мура?! Мура – слепая? Сам пересчитай, телок, коли не веришь!
Бандерша железной рукой впилась в его воротник и силой нагнула над страницей, практически ткнув носом в одуряюще пахучую бумагу. Духи в Идбере были привозные и стоили бешеных денег, но Мама Мура лила их на себя без счета.
– За месяц постоя двадцатку вынь и положь, за полное столование – еще пятьдесят, прачке – десятку, бедняжке Нахиэ на поправку здоровья – семьдесят пять. Забыл, что третий день месяца у меня расчетный? Так я тебе напомню, дурик!
– А где еще одиннадцать?
– Чо? А кто на Зерии платье казенное порвал? Совсем на голову больной стал? Ты бы, красавчик, поумерил пыл или, скажем, у доктора полечился бы. Говорят, нонче таких, как ты, врачевать берутся – сверлят дырку в башке и льют туда микстуры всякие.
Мама Мура не любила, когда сомневаются в ее исключительной честности. И могла под горячую руку не только наговорить всякого, но и кулак в ход пустить.
– Пшел вон, пока я добрая! – она швырнула все восемьдесят четыре оули мелкими купюрами в лицо паршивому смеску и захлопнула перед его носом дверь. – Чтоб я тебя больше не видела!
Завтра Мама Мура отойдет, сердце у нее доброе, но пока надобно ноги уносить подальше. Удаз все-таки попытал удачу у девушек, но те не осмелились ослушаться хозяйку. Да к тому же все еще обижались из-за истории с Нахиэ.
Зерия – хозяйка пострадавшего платья и подруга Нахиэ в одном лице – так и сказала:
– Вали-ка ты, маньяк-полудурок, иначе глаза выцарапаю!
– Я же извинился. И заплатил.
– Ха! Извинился он! Чуть не утопил бедняжку! – И замахнулась туфелькой, норовя попасть деревянным каблуком в лоб Удазу.
Делать ничего не оставалось, кроме как убираться несолоно хлебавши. В игорный дом возвращаться бессмысленно, в таком настроении только остаток денег просадишь и останешься не только гол, но и бос.
Мужчина пригладил волосы, почистил сюртук от пыли, протер тряпочкой туфли и, прихватив с собой тросточку, отправился в единственное место во всей Индаре, где ему не откажут в ночлеге, к тому человеку, который не посмеет выгнать на улицу. Потому что Ланистир Дорр сам должен ему кругленькую сумму.
С тех пор как Удаз Апэйн был лишен священничества в Синтафе, приговорен к смерти, но стараниями своего папаши – одного из верховных иерархов Эсмонд-Круга – бежал из Империи, дела бывшего преподобного все время шли под гору. Отцовские отступные быстро кончились, потом стремительно обмелел счет в банке, и папаша закрыл кредит. Слишком дорого обходились прихоти бывшему тиву, ранее одержимому Благочестием, а после отлучения – обуянному Похотью. А всему виной эта женщина – ролфийская офицерша, клейменная Локкой, дерзнувшая бросить вызов диллайнской магии и самому Удазу. Похитительница, убийца и поджигательница! Но ее облик огненным клеймом отпечатался в сознании несчастного полукровки. Эта жестокая женщина-волчица стала его личным наваждением, его единственной целью, его страстью и ненавистью. И когда вместе с диллайнской магией исчезло и заклинание, усмиряющее плоть, Удаз Апэйн пустился во все тяжкие. Тем паче что в государствах Конфедерации – этих отколовшихся от Империи Синтаф провинциях – можно купить осуществление любых желаний. Только плати. За связывание публичной девки, окунание ее головой в ведро с водой и последующее овладевание ею же, дергающейся и полуживой, – по двойному тарифу и обоюдному согласию, и все дела. Некоторым даже нравилось. Настоящее ролфийское бешенство поселилось в опустошенной душе Удаза Апэйна, вечный голод и не утолимая ничем жажда, свойственная в той или иной степени всем детям Морайг. Навечно отвергнутый народом своего отца-диллайн, он решил стать ролфи. Даже имя сменил, чтобы отрезать все пути к отступлению. И стал искать выходы на ролфийского резидента в Эббо. Безуспешно, разумеется. Ролфи сами на него вышли. Как водится, пока маленькая рыбка примеривается к червячку, на нее саму уже заглядывается большая рыба.
