Джона безмятежно улыбнулась в ответ, целиком позабыв о меланхолии. Все решилось само по себе, не понадобилось выдумывать причину для задержки в Ициаре, не пришлось обманывать Эгнайра.
– Я уже проверила. Вещи уложены и загружены в дилижанс. – Женщина благодарно пожала ему руку. – Вы так участливы, милый Эгнайр. Надеюсь, вы покажете мне достопримечательности Ициара? Говорят, этот город очень живописен.
«И никуда ты от меня не денешься, потерянный ребенок».
– Безусловно, сударыня! – просиял студент-Искатель. – Буду счастлив. – И, понизив голос, добавил: – Вы абсолютно правы, теперь вам в любом случае следует заехать в Ициар хотя бы ненадолго. Вы не пожалеете, уверяю вас!
«И никуда ты от меня не денешься, экзотическое создание!»
– Я давно хотела посетить университет. Могу я надеяться на экскурсию? – прощебетала Джона, доверительно обвивая ладошкой предплечье молодого человека.
Переговаривались шепотом, чтобы не мешать дремать остальным пассажирам, уставшим от созерцания расцветающей природы Идбера. Квадратики полей, фермерские домики, водяные мельницы – такая радующая глаз пастораль. Но только не для глаз шуриа. Под натиском прогресса от густых северных лесов остались лишь чахлые рощицы, речушки, везде, где можно, перегородили плотинами, а где нельзя – прорыли каналы. С момента приезда в Эббо Джона только и делала, что гнала прочь имперское предубеждение против стран Конфедерации. Ведь во многих отношениях жизнь здесь была получше, чем в Синтафе. При взгляде из Индары даже Саннива казалась сумасшедшим бестолковым муравейником, разжиревшей позолоченной тушей жертвенного быка, уже начинающей подванивать. И все-таки было у отсталых имперцев то неуловимое, что утратили конфедераты. Джона назвала его… естественностью. И суть не в диких лесах, девственных озерах или некошеных лугах, коих в Синтафе превеликое множество. Янамарские крестьяне-полукровки ходили в храм Предвечного общаться с богом, хотя и знали, что не способны услышать его глас. Детей одевали в лучшие одежды, мылись, до блеска натирали сажей башмаки, старались для своего бога. А как же иначе? Ведь они шли говорить с ним. Жители Эббо и Идбера словно отбывали надоедливую повинность. Предвечный был для них вроде вырезанной из камня фигуры, символом, за которым ничего нет. Зато перед едой всегда читались какие-то речитативы, после трапезы крошками посыпались крошечные алтарики, словно певчую птичку подкармливали, чертили на стенах домов ничего не значащие рисунки, устраивали шествия, в которых сами участвовали без желания, делая усилие над собой. Джона только дивилась и старалась не вдаваться в подробности чужой веры. Пусть живут, как хотят. Она – другая, она – шуриа, у нее есть духи земли – пусть они тут диковатые, неприветливые, изверившиеся.
Да! Самое подходящее слово – «изверившиеся», выпавшие из веры. Как птенцы из гнезда, еще не оперившиеся, а потому не имеющие шанса выжить. Предвечный, конечно, не бог и не заслужил искренней веры, но все же…
Вот, скажем, Эгнайр Акэлиа, он – ролфи по крови, но много ли в нем истинно ролфийского? Право же, стоило послушать, что он рассказывал о своем, любопытнейшем во всех смыслах, семействе. Отец эмигрировал из Синтафа, ибо состоял в партии, соперничавшей с соратниками Вилдайра. Ничего удивительного, что он не принял нового Священного Князя и не захотел жить на Ролэнси, а после Великого Раздора переселился в Эббо. Насколько поняла Джойана, папенька Эгнайра был чистокровный ролфи из «земельных». Теперь-то уж она разбиралась в хитросплетении ролфийской иерархии. Поэтому поняла, сколь неудачным оказался брак с матушкой юноши, девушкой древнего «жреческого» рода. Конечно, у них с мужем быстро возникли политические и религиозные разногласия, и они развелись. Грустная история, но Эгнайр поведал о драме родителей как о чем-то незначительном, как о ерунде.
– Причем разводились специально в Синтафе, – фыркнул небрежно студент. – Поэтому у меня фамилия матери, то есть бабки. Дурацкий староролфийский обычай, по которому ребенок получает имя более высокого по происхождению родителя. Хотя на самом деле все это такая ерунда. Но матушка всегда слишком сильно увлекалась этими глупыми старинными суевериями.
Разумеется, просвещенный гражданин Свободной Республики и просто здравомыслящий молодой человек целиком разделял религиозные взгляды отца, в которых не было место мистике.
– А потом матушка заболела, и я отправился учиться в Идбер на богослова. Конечно, тивом-магом мне стать не светит, – хмыкнул юноша. – Магии маловато. Но для гражданского тива вполне подхожу.
Предприимчивые идберранцы – большей частью полукровки с преобладанием ролфийской крови, чтобы как-то выкрутиться в отсутствие эсмондов-диллайн, придумали двухэтажное священство, при котором мирно сосуществовали настоящие маги и тивы-чиновники. Отличие заключалось лишь в том, что не было аннис. Коль женщины не могут состоять на государственной службе (чай, не Ролэнси, где бабы даже в армии служат, тьфу, гадость), и в университет их тоже не принимают, значит, в священничество дамам ходу тоже нет. Все четко и ясно. И так по-ролфийски, что Джона едва удержалась от насмешки.
А между тем молодого человека больше всего привлекали как раз идберранские порядки, здешнее стремление к прогрессу, стабильная государственная система, гражданские свободы, умеренность.
Он так и сказал:
– Умеренность и аккуратность! Вот поэтому я принял гражданство Идбера.
Скажи Джона ему, что на Ролэнси этого добра в десять раз больше, чем во всех республиках Конфедерации, вместе взятых, то не поверил бы ни за что. На Ролэнси ведь дикари живут, приносящие кровавые жертвы своим богиням. И царствует варварство.
Впрочем, протестовать против выбора юноши затруднительно, ведь подданство Идбера и учеба на тива давали Эгнайру множество преимуществ. Например, немаленькую стипендию, как будущему гражданскому тиву, ему платили прямо из государственного казначейства. Добавить к нему пособие от Эсмонд-Круга и подработку – помощь хранителям университетской библиотеки, и выходит кругленькая сумма.
– О! Вот даже как! А я-то думала, что студенты по-прежнему бедны и вечно голодны, – всплеснула руками Джона. – А вы можете позволить себе безбедную жизнь!
Но все оказалось не так просто. Студенческие пирушки и походы по борделям идберранская казна финансировать решительно отказывалась, посему воистину мудрое руководство не торопилось выдавать серебро на руки юнцам. Деньги за одежду, жилье, питание и книги проходили мимо учащихся в виде чеков, расписок или талонов. Монетки попадали к Эгнайру живьем только за работу в библиотеке.
Армейская система, столь любимая как в Империи, так и на Островах, применительно к расточительному юношеству работала безотказно. Тут как с солдатами: только отсыпь в ладонь горстку лейдов, и прости-прощай дисциплина. Но Эгнайр вовсе не роптал на хитроумность идберранских чиновников. Порядок есть порядок, а закон есть закон.
И снова Джона убедилась в старой истине: «Быть и слыть суть вещи разные». Она – имперская графиня, выросшая вдали от сородичей, но стоило ей очутиться на Шанте, мгновенно узнала собственные диковатые замашки в других шуриа. Утром скачешь козочкой, днем рычишь волчицей по делу и без повода, а вечером… вечером часами созерцаешь пляску огня в камине и греешься, словно змея, и не можешь насытиться жаром. И то, что мнишь своей природной уникальностью, всего лишь часть наследия предков.
