«Думай, прежде чем сделать, всегда попытайся представить последствия своего поступка. Не надейся на чужую помощь. Слушайся только своего разума и никогда не поддавайся на призывы толпы, ибо это всего лишь слова, а когда дойдет до дела, то каждый вспомнит лишь о собственной выгоде», — любил повторять Бранд во время долгих прогулок в холмы. И не важно, что собеседнику его было всего десять лет. Детская память цепкая, а отец никогда не относился к Рамману как к несмышленышу.
«Помню тебя, отец». Граф незаметно для вертевшегося рядом лакея отсалютовал портрету бокалом белого вина, которым завершал легкий завтрак.
Если бы не поучения Бранда, если бы не его мировоззрение, принятое за эталон, то вряд ли удалось бы Рамману Янамари пройти по тонкой грани, отделяющей независимость в поступках от государственной измены. За что и прослыл хитрецом, знающим все ходы и выходы. Но лучше все же хитрецом, чем подлецом, не так ли?
Изменять присяге, данной Аластару, Рамман никогда не собирался по множеству причин, главнейшая из которых коренилась в родственных связях. Нет, вовсе не в сыновней покорности человеку, от чьих чресл порожден, эти чувства отданы были Бранду, но в братской любви. Идгард — Веселый Совенок, давно уже ставший взрослым мужчиной, получит все, что положено по праву крови, в том числе и безусловную преданность.
С другой стороны, как здоровому человеку тяжело жить среди душевнобольных, так и здравомыслящему полукровке порой невыносимо находиться в обществе одержимых диллайн. Теперь смешно даже вспоминать, как Рамман некогда полагал свой легкий, как выражается фельдмаршал Кан, «пунктик» насчет необходимости порядка в делах одержимостью. Ха! Так и легкий «слепой» дождик можно назвать грозовым шквалом, а камушек, попавший в туфлю, — горой.
Посмотрев-понаблюдав за Аластаром и его соратниками, Рамман понял только одно — из Амалера надо бежать. Слава Богиням, есть куда. И лучше стать настоящим хозяином маленькой фермы, чем оставаться приживалой во дворце.
В Янамари нынче тоже непросто, но где сейчас легко и спокойно? Возможно, лишь на Шанте.
— Юкин, что там с коляской? — поинтересовался Рамман, споласкивая руки в розовой воде.
— Все уже готово, ваша светлость. Ждать ли вас к ужину?
— Всенепременно. Скажи кухарке, чтобы придумала что-нибудь праздничное. На двоих.
Дворецкий изобразил лицом радостное оживление и вопрос одновременно. Мол, по какому поводу праздник?
— В письме, которое я вчера получил, сказано, что в Файрист приезжает моя мать.
Аластаров личный секретарь аллегорически называл Джону «шантийской дамой» или «леди-змеей». В файристянской моде преобладал трагизм, и загадочность ценилась на вес золота.
— Ох! Радость-то какая! Хозяйка… Простите, ваша светлость, леди Джойана надолго возвращается?
— Скорее всего, это мы с леди Омид сами отправимся в Амалер. Я не уверен, что матушка захочет покидать столицу.
Юкин кивнул и со скорбным лицом удалился жаловаться на несправедливость судьбы остальной прислуге. Вот только мало кто разделит его горе. Из прежних слуг почти никого не осталось: кто погиб, уйдя в ополчение, кто подался за лучшей долей в Дэйнл. А новички знакомы с прежней хозяйкой Янамари-Тай только по портрету в фамильной галерее. Но разве эта надменная черноволосая дама в бриллиантовой диадеме имеет какое-то отношение к настоящей Джоне — к шумной, немного бестолковой, но неунывающей миниатюрной женщине, которая как никто иной умеет звонко смеяться?
«Я соскучился», — честно признался граф Янамари.
Но стыдно ему, по правде говоря, не было нисколечко. Хорошо воспитанным мальчикам полагается обожать своих мамочек.
Рамман внимательно оглядел себя в зеркале перед отъездом. Илуфэр с ее тонким вкусом должна оценить великолепный покрой сюртука и самый модный оттенок ткани, не говоря уж про снежную хрустящую белизну рубашки, выдающую непревзойденное мастерство прачки Янамари-Тай. Там, где царит Порядок, рубашки всегда белы и накрахмалены. Так-то вот!
* * *
Нельзя сказать, чтобы Рамман всю жизнь мерил своих пассий материнской меркой или выбирал исключительно невысоких и чернокосых. В конце концов, в женщине, претендующей на звание супруги, цениться должен не экстерьер, а характер. И, естественно, мирный нрав, хорошее воспитание, добропорядочность. Природный ум и художественный вкус тоже не помешают. Остается лишь найти такое средоточие добродетелей, что сделать ой как непросто. Впрочем, в госпоже Омид Рамман заподозрил идеал еще до того, как в полной мере оценил ее воспитанность и трезвомыслие. А именно в ту минуту, когда, приняв приглашение на званый обед к милейшей госпоже Бэну, он был представлен юной девушке по имени Илуфэр. Серый атлас облегал стройную талию, а кремовые шелковые розы оттеняли матовую кожу покатых плеч. Жемчужного цвета перчатки и золотистое кружево веера, серые умные глаза и длинные косы… Тут все же следует признать, что без влияния Джоны не обошлось, только у Илуфэр косы были русые, а не смоляные. К тому же девушка оказалась столь же добродетельна, сколь и красива. А еще она почти профессионально музицировала и неплохо разбиралась в оружии. И стоит ли дивиться тому, что Рамман потерял голову и влюбился практически с первого взгляда, как мальчишка? Фельдмаршал Кан по этому поводу изрек нечто вроде: «Дева, состоящая из сплошных достоинств, либо дура с головой, набитой опилками, либо отравительница». И настойчиво поинтересовался, откуда взялся в современном Амалере сей дивный клад чистоты? Носатый Филин, как всякий истинный диллайн, не доверял святошам. Илуфэр и не скрывала, что она родом из Фирсвита, а ее семья хоть и дворянского происхождения, но давным-давно потеряла всяческое влияние. Даже еще раньше, чем сбережения. И если бы не покровительство дальней диллайнской родни, то не за горами был бы день, когда госпоже Омид пришлось бы искать работу.
«Хм… Бесприданница? — фыркнул Носатый Филин. — А может, охотница за женихами?»
Но среди поклонников у юной дамы водились мужчины и побогаче Раммана, а предпочтение она отдавала все-таки ему.
«Угу, как же! — не унимался подозрительный Филин. — Станет ли барышня кидаться на денежный мешок, если по ней сохнет сводный брат княжича и ближайший сподвижник Эска?»
Княжна Сина критиковать выбор Раммана не стала, зато искренне порадовалась за дорогого братца и надавала кучу разных советов, как закрепить успех. Идгард, тот еще балбес в сердечных делах, и его не менее ушлая «стая» вдоволь поточили о влюбленного рыцаря коготки остроумия. Аластар же лишь с облегчением вздохнул, когда Рамман сообщил, что уезжает в Янамари вместе с… невестой. Слишком много мужчин вилось вокруг Илуфэр, и хотя та уже согласилась на скоропостижное предложение руки и сердца, рисковать расположением девушки Никэйну совсем не хотелось.
Разумеется, благочестивая Илуфэр поселилась в Дэйнле, в славящемся строгостью пансионе госпожи Кэйшэ, которая и сама придерживалась старомодных традиций добрачной целомудренности, и постоялиц своих блюла. Так что фиртсвитское воспитание девушки пришлось там весьма ко двору.
