– Дилах надо слушать, – обрадовалась мстительница. – Ты ей посвящен. Вот и действуй.
Шурианка придерживала лестницу внизу и подавала наверх мусор, найденный Элиром в одном из сараев, которого не хватило бы на хороший костер. Однако все свои поджигательские надежды Джэйфф возлагал на деревянные перекрытия в ритуальной башне.
Но едва внутрь, на кучу хлама полетела горящая тряпка, и Элир уверился, что огонь занялся как следует, башню ощутимо тряхнуло. И землю, на которой она стояла, тоже.
Радостное шипение отмщенной Джоны тут же смолкло.
– Джэйфф, что это было?
Сказать, что Священная Невеста перепугалась, – ничего не сказать. Джойана в ужасе сжалась в комок. Земля, стихия ее посвящения, вдруг уподобилась непредсказуемому дикому зверю. Если твердь под ногами пришла в движение, то, воистину, этому миру настал конец.
– Если бы я сам знал, то…
В этот раз толчок вышел гораздо сильнее. Лестница сама собой прыгнула в сторону, а Джэйфф мигом оказался лежащим у подножия башни. Соплеменница тут же бросилась к нему с воплем: «Ты живой? Больно?». Но успокоить соратницу Элир не успел.
Потому что следующие несколько бесконечных и жутких минут земля под обоими шуриа ходила ходуном, а дети Шиларджи самым недостойным образом вопили в две глотки. Джона, зажмурившись, тоненько тянула «И-и-и-и-и!», Джэйфф вторил ей почти ролфийским рыком.
Тем временем огонь в башне успел разгореться. Теперь грозное строение светилось изнутри подобно фонарю в руках ночного сторожа: каждая бойница – золотым и алым. Изо всех щелей валил дым, а под крышей творилось что-то страшное – в разные стороны били ветвистые молнии. Настоящее огненное древо с пышной кроной. Красота, помноженная на безумие. И кабы не опасный крен, который постепенно давала башня, Джона залюбовалась бы небывалым зрелищем. Она, конечно, сильно надеялась, что магичкам достанется по заслугам, но на такое роскошное торжество справедливости даже не смела рассчитывать. Они же там запекутся, как земляные клубни в костре!
– Аластар бы полжизни отдал… – зачарованно прошептала Джойана.
– Ты можешь думать о ком-то еще, кроме своего чокнутого любовника? – вспылил Джэйфф, оттягивая женщину подальше от башни, пока ей на голову не посыпались кирпичи.
– Не трогай моего Аластара!
Джойана неуклонно впадала в истерику: голос ее пронзительно дребезжал, губы тряслись, а на перемазанном грязью и сажей лице полыхали синим призрачным светом глазищи.
– Угу. И твоего Вилдайра тоже не трогать?
– Да! И Бранда!
Капитан шантийских егерей махнул рукой. Надо быть женщиной, чтобы понять другую женщину.
– А мою Грэйн можно?
Шурианка словно ото сна очнулась, завертела головой, пытаясь высмотреть подругу.
– Где?! Где она? Где ир-Сэйган?
И получила давно и честно заслуженный подзатыльник.
– Держи себя в руках, радость моя, иначе заткну рот твоей же юбкой.
Он был рассержен, расстроен и совсем не на шутку обеспокоен.
– Да пусть хоть половину Янамари сгорит, но мою хелаэнайю надо найти!
Самое время пришло, между прочим! Потому что холм, на котором уже много веков мирно покоилась калива, затрясся крупной дрожью, точно в лихорадке. Заплясала черепица на крышах, расплескивая в разные стороны осколки. Заскрежетала каменная кладка стен.
Джона распласталась на земле, вжимаясь в нее, как испуганный ребенок в юбки матери. Впрочем, шурианский воин преисполнился ничуть не меньшего ужаса перед стихией:
– Шиларджи! Мать Живого! Что же это делается?
У Священной Невесты тут же отыскался верный ответ, словно всегда знала, кто виноват во всех безобразиях.
– Наколдовали гадины летучие! Это все магия Предвечного! Или Херевардова.
Откуда взялась такая уверенность, Джона никогда в жизни не объяснила бы. Но происходившее вокруг безумие более всего напоминало ей о насилии похотливого мужика над женщиной. Грязные руки противоестественной магии терзали беззащитное тело земли, сминали ее плоть, поганили и марали. А она сопротивлялась, как могла, отчаянно и самозабвенно, стремясь стряхнуть с себя мерзость Предвечного.
От очередного, еще более сильного толчка башня опасно наклонилась, и уже горящий круглый купол, венчаюший ее верхушку, вдруг рухнул вниз на крыши остальных зданий, расплескивая огонь. Изнутри вверх ринулось высвобожденное радостное пламя.
Наверное, вся округа до самого Дэйнла видела этот чудовищный факел, зажатый в дрожащем каменном кулаке холма. И только шуриа узрели, как взлетают в небо души диллайн, и сгорают, и белым незримым пеплом осыпаются вниз прямо в огонь пожарища.
– Грэйн! – взвыл Джэйфф и бросился к развалинам, в которые превратилась пристройка, где остался ир-Сэйган.
Его не сумела бы и сама Шиларджи остановить, не то что Джойана. Но шуриа и не собиралась этого делать. Там, под камнями, в месиве из обломков, кирпичей, грязи и снега, находилась и ее названная сестра.
– Надо было вместе туда лезть, не бросать ее одну.
– А Локкино задание?
Джона недовольно поджала губы. Ох, уж эти богини! Ох, уж эти божественные приказания! Графиня всегда злилась, когда обстоятельства не складывались к ее пользе и выгоде. Как же можно так с шуриа?
– Грэйн! Грэйн! Отзовись! Сэйган! – звал Джэйфф, срывая голос, не прекращая раскидывать в разные стороны камни.
Но никто не отзывался. Только где-то в земных глубинах глухо и яростно рокотала неведомая сила, жаждущая сбросить колдовскую обитель с вершины холма.
– Она – жива, я чувствую, что она жива, – бормотал себе под нос шуриа. – Ты ведь тоже это чуешь?
– Угу.
Ничегошеньки Джойана не чувствовала. Словно в этом проклятом месте, в этот роковой час отказала ей змеиная проницательность, свойственная всему змеиному племени, напрочь отказала. В голове у Джоны царили сумбур и смятение. Лишь одну вещь она знала точно, еще ничего не закончилось, и без Грэйн не закончится, а поэтому та не должна погибнуть так нелепо, так глупо.
Грэйн
– Эрна! Эрна Грэйн! Да ваше же благородие! Ну, очнитесь!
Назойливый, будто комариный писк, настырный голос все скулил и скулил прямо над ухом, и никак не желал оставить эрну Кэдвен в покое.
– Ради очей Локки, эрна Грэйн!
«Да отстанешь ли ты, наконец!..»
Грэйн хотела прорычать это тому, назойливому, что никак не давал ей вновь вернуться в теплую купель забытья, но вышло у нее только: «Х-р-р…» Она попыталась вдохнуть поглубже – и немедля зашлась в кашле, содрогаясь всем телом. То есть… не всем.
– Эрна! Только не шевелитесь!
– П-почму? – выдавила она, пытаясь открыть глаза. Веки были тяжелыми-тяжелыми, будто свинцовыми болванками их придавили, но голова – еще тяжелее.
