– Меня все любят, – всхлипнула женщина. – Так крепко любят, что меняют на паровозы.
И чтобы скрыть накопившуюся обиду, прикрылась платочком, как это было принято в годы ее детства. Благородной даме не пристало демонстрировать окружающим свои истинные чувства. А всего сильнее Джоне хотелось сейчас разреветься от желания все вернуть назад, чтобы все стало как прежде: Синтаф – империей, Бранд – мужем, Аластар – любовником, Янамари-Тай – родным домом. И пусть бы Предвечный оставался богом диллайн, а северяне – страшной сказкой. И лучше бы никогда Джойане Алэйе не знать Вилдайра Эмриса – Волка Архипелага, и его требовательной любви – тоже. Людям ведь свойственно отчаянно желать покоя и уверенности в своей будущности. А какая может быть уверенность, ежели вокруг, куда не брось взгляд, сплошной туман?
И как найти в себе силы устоять под ударами судьбы, когда под ногами шаткая палуба маленького пароходика, наугад ползущего по коричневым непроглядным водам Намы в полную неизвестность?
Грэйн
Руки дрожали. Ролфийка нервно потерла ладони, размяла пальцы, похрустывая суставами, и снова взялась за штурвал. Боги, и как только они управляются со всем этим! Пароход – словно огромный, чутко спящий зверь, большой, жуткий и непонятный, вроде лошади, только гораздо крупнее и коварней. Чтобы управлять им, надобно родиться мужчиной, очарованным всеми этим гремящими железками, блестящими от масла шатунами, шестеренками, валами и колесами. Как лошадь чует нерешительность неопытного наездника, так и «Скорый» прислушивался к самозванке в рубке, только и выжидая момента, чтобы выкинуть какой-нибудь фортель. Эрна Кэдвен усмехнулась собственному воображению. Общение с шуриями всегда дурно отражается на ролфийском самообладании. Уже кажется, что пароход и впрямь живой и весь дрожит от недовольства, стоит только ладоням ролфийки коснуться отполированных другими прикосновениями рукояток штурвала. Конечно, все это ерунда и расшатанные нервы, а судно трепещет вовсе не от гнева, а потому, что машина работает, но…
– Это не для меня, – грустно призналась Грэйн вполголоса. – Слышишь, благословенное судно? Я знаю, что это – не для меня. Когти Локки! Единственный шанс был постоять у руля хоть какого-то корабля, и я его упускаю!
Наклонившись к окну, она крикнула:
– Джэйфф! Эй, Джэйфф! Будь добр, поднимись сюда! Мне тут без тебя не обойтись, похоже.
А когда шурианский стрелок впорхнул в рубку, будто какой-то воробей беспечный, а не тысячелетний змей, мрачно буркнула:
– Бери штурвал.
– Что?
– А то! – Эрна Кэдвен с досадой выпустила рулевое колесо. – Просто возьмись за этот гребаный штурвал! Этот пароход меня не хочет, не нужно даже с ним разговаривать, как вы это делаете, чтобы понять – не хочет он меня ни под каким видом. А раз так, то ему нужен другой рулевой. Вот ты и будешь. А я пойду на палубу, гляну, что там из груза приспособить для боя можно…
– Ты же хотела сама.
– Хотела! Да что толку… Видно, нет на то воли богов, чтобы я тут в капитана игралась, – ролфийка тряхнула головой и грустно засопела: – Боюсь я его. Экий громадный, да еще и с машиной этой… Ну как дерну что-нибудь не то – сразу и сгорим, и потонем, как предки завещали. И вообще! Не могу же я все уметь!
Элир, впрочем, все понял и без ее сбивчивых жалоб, и даже больше понял, чем Грэйн хотела сказать.
– Давай так, – предложил он: – Я управлять пароходами не больше тебя умею. Постой пока рядом, будем вместе учиться. А потом, если хорошо пойдет, ты меня сменишь. Идет?
Вместо ответа эрна Кэдвен недоверчиво хмыкнула, а потом, немного поразмыслив, быстро, но благодарно поцеловала его в щеку, предварительно от машинного масла ее оттерев. Видят боги, мужчин, подобных Джэйффу Элиру, и под тремя лунами рождалось один на тысячу, а под четырьмя, верно, и вовсе будет не сыскать. Он один такой.
Аластар Эск
Чуть больше, чем убивать себе подобных и тешить похоть, люди любят строить планы на будущее. Совсем не намного, ибо радости от смертоубийства и блуда очевиднее, но вполне достаточно, чтобы тратить на планирование долгие дни и бессонные ночи. И, кажется, будто все возможности предусмотрены, все фигурки расставлены в нужных, а главное, правильных местах, каждое слово отмерено на точнейших весах расчета, а уж момент для решающего действия выбран редчайший, единственный в своем роде. И нет в мире преград, не может их быть.
А спросишь, отчего такая уверенность, скажут, мол, спланировано же все! Вечна и нерушима вера человеческая в непогрешимость хорошо придуманного плана. До последнего не хочется отдавать себе отчет в том, что твой хитроумный замысел бесславно рухнул, и втройне обиднее, когда крушение это случилось по нелепой случайности, не предвиденной никем.
Разумеется, можно представить свой провал – стечением неблагоприятных обстоятельств, а себя – их жертвой, можно сказать себе: «Этого никто не мог знать!» Станет чуть-чуть легче, верно. Но, по чести говоря, до соплей жалко не столько себя, сколько самого плана – такого идеального, такого безупречного. И бездны времени и усилий, потраченных втуне, – тоже.
Но самое паршивое во всех неисполненных планах – иллюзия, что до самого последнего мгновения мнится, будто вот-вот все получится, как надо, еще немного – и станет по слову и воле задумавшего. Возможно, проистекает она от другой вечной человеческой слабости – от стойкого нежелания признавать свою вину? Пока жизнь носом не ткнет – не верится в собственную слабость.
И Аластар Эск ничем, как выяснилось, не отличался от остальных людей, продолжая надеяться на удачу и по-диллайнски точный расчет плана, на который потратил три последних года жизни.
Только этим и можно объяснить, почему, увидев на небе Алую луну, а затем неделю промесив грязь под проливным дождем, князь не наплевал на все с высокой горы и не вернулся в Амалер. Нет! Ни за что! А как же план? А вдруг срастется?
Срослось! Как же!
На берегу Намы, а точнее на том куске твердой земли, что прежде была холмом в некотором отдалении от ныне затопленного берега, Аластар оказался в весьма скромной компании. Насквозь простуженный маршал Кан и вся в соплях дюжина гренадер, осипший Талес и в профилактических целях пьяный в стельку кучер – вот вам и вся княжеская свита.
Остальная армия безнадежно увязла в бескрайнем болоте, в которое превратился весь равнинный Файрист.
– Хочешь выпить? – хрипло спросил Кан, протягивая князю флягу с крепким самогоном.
– Хочу сдохнуть, – ответил Эск, но все же сделал глоток, закашлялся и по-солдатски сплюнул сквозь зубы. – Ты был прав, Илдред, когда предлагал вернуться.
Носатый Филин глумливо хрюкнул.
– Утешься тем, что ни у кого нет преимущества. Всем в равной степени погано, не одному тебе. И Хереварду тоже несладко.
– У него, по крайней мере, артиллерия под рукой.
