«Я буду с Дианом честным, я разделю с ним печали и радости, и я разрешу ему быть самим собой, а не моим отражением, не моей тенью и даже не моим билетом в вечность», — решил Росс Кайлин, одиннадцатый граф Джевидж.
И неожиданно понял, что больше не гневается на отца, что все прощено и забыто, эта страница перевернута раз и навсегда.
Прошлого больше нет, есть только будущее.
Двум колдунам на одной горе тесно. Старая присказка, но весьма точная. Магам всегда найдется, что делить, будь то власть, монаршие милости, золото, женщины или сила. Еще быстрее отыщется повод недолюбливать друг дружку. Стоит ли дивиться, отчего двум колдунам почти сразу стало тесно в степи. Вольный чародей Дайлип, соратник Таула Эрсина, корчил при виде Моррана такую рожу, будто его сейчас стошнит. Естественно, делал он это только тогда, когда никто посторонний не мог заметить его гримас. А как еще может относиться свободный волшебник к магу-ренегату с рабской печатью? Тут экзорт Дайлипа прекрасно понимал. Сам бы на его месте делал то же самое. Наверное… В свою очередь, Морран знал, насколько он сильнее мага-ополченца. Выше даже не на голову, а на целых три. Попросту говоря, Дайлип ему в подметки не годится. А Печать… А что Печать? Только благодаря ей Тайная служба держит в узде своих экзортов, не давая им сцепиться и передраться. Как бы ни ненавидел ее мэтр Кил, но старался также помнить, что Ведьмобоево Клеймо все эти годы верно служило ему надежным щитом от большинства невзгод.
«Ты ведь тоже не от хорошей жизни сбежал на Территории, дружок?» — ухмылялся Морран.
Редкие маги любят глушь и стремятся к безвестности. А замашки у колдуна-ополченца явно были нажиты в землях цивилизованных, в большом и многолюдном городе одного из западных графств.
Словом, взаимной симпатией волею судеб оказавшиеся рядом волшебники не страдали абсолютно. Но, к счастью, строить друг другу козни тоже не торопились. В такой обстановке, знаете ли, чревато пускаться в традиционные мажьи игры на выживание. Тут бы самому живу быть.
Вот почему Дайлип решил переступить через себя и посоветоваться с молодым да ранним, но более сильным коллегой по Дару.
— Сдается мне, мэтр Кил, за нами ведется слежка. Уточняю — магическая слежка, — сказал он, присаживаясь рядом возле костра с кружкой кофе в руке. — Вы ничего такого не чувствуете?
Морран, разумеется, чувствовал. Но традиционным магическим поиском тут и не пахло. Амулеты молчали, жезл истерически не искрил, и сны экзорту снились обычные, человеческие. Кого благодарить за острейшее ощущение внимательного взгляда, упершегося в свой коротко стриженный затылок, мэтр не знал. Если за караваном и следили при помощи магии, то делали это очень тонко.
— Все может быть. У нас и так нервы на пределе. Скоро мы уже будем в форте?
В утреннем воздухе разлилась почти морозная прохлада, вызывающая желание как можно скорее очутиться возле настоящего теплого очага, а лучше около настоящей печки.
— Если снова не увязнем в перестрелке, то на третий день.
Верхом, напрямик да в одиночку тут рукой подать. Жаль, гонца нельзя послать.
— М-да… Это — верная смерть, все равно кехтанцы перехватят, — нехотя согласился Морран.
— Тут повсюду глаза и уши. Хоть, кажется, на сотню реет вокруг ни единой живой души.
Морран невольно оглянулся. Горы нарисованы на серых небесах небрежными мазками, точно акварелью по мокрой бумаге. Ветер окончательно разогнал туман, и кажется, что глаз видит каждую травинку, каждый куст, каждую иголку на толстых колонноподобных стеблях степных сочников
[32]
.
— Эрройя?
— И эти тоже. Они семьсот лет тут живут и не жалуются на отсутствие новостей.
— Какие они? — не выдержал и полюбопытствовал экзорт.
Дайлип только хмыкнул:
— Обыкновенные, такие же, как вы, или я, или мистрил Джайдэв. Кстати, если ему дать как следует загореть, то с двух шагов не отличишь от чистокровного эрройи. Один сказ — родственный народ.
— Не дикари?
— Хм… — маг насупил недовольно бровь. — Цивилизованнее иных будут. Голыми не бегают, физиономии, как маголийцы, не раскрашивают и даже не кочуют уже. А живут оседло на своих священных землях, мелкий скот разводят — коз и овец, некоторые фермы завели, как наши переселенцы. Доброго Арра на всех хватит. Так они говорят.
Видно было, что с эрройя Дайлипу гораздо приятнее водиться, чем с соотечественниками.
Морран долго мялся, прежде чем отважился спросить напрямик:
— А маги среди них есть?
Собеседник понимающе крякнул.
— Кх-м… В том-то и дело, что нет у них чародейства. Никакого.
Только вожди-пророки. Называются они каси. Считается, что они исполняют некий Завет.
— А в чем его суть?
— Сложно объяснить незнакомому с местным фольклором человеку. Считается, что наш духовный мир искривлен или перекручен.
В качестве иллюстрации своих слов Дайлип снял с головы шляпу и свернул ее в жгут.
— Примерно так, когда должно быть — вот как. — И снова распрямил головной убор. — И как не надеть скрученную шляпу на голову, так и мы фактически не принадлежим ему, а он — нам. Чтобы все исправить, потребен… э… тот, кто уже родился в шляпе.
— Метафора забавная, но все равно не слишком понятно.
— Мне тоже. Беда в том, что в живых остался только один каси — Песчаный.
— А вы тоже верите в Завет? — удивился экзорт.
— Верю, — честно признался Дайлип. — Как во ВсеТворца и его Десять Благих Рук.
— Но почему?
— Однажды я видел… На такие церемонии эрройя чужих не пускают, но мне стало до такой степени любопытно, что я прокрался к священному озеру тайком. Это было прошлой осенью. Каси стоял на берегу, а племя… Они все сидели к нему спиной, даже маленькие дети не пытались обернуться. И тогда… — Глаза мага затянула то ли дымка, то ли немужественная влага. — Из воды выползла сама Изначальная Тьма, она обвилась вокруг Песчаного, и она говорила с каси на языке, которого не понимал только я один. Эрройя же слушали, затаив дыхание, они улыбались, женщины плакали, дети хлопали в ладоши.
— Завет исполнился?
— Нет. Считается, когда Завет исполнится, последний каси сможет умереть. А Песчаный и сейчас жив-здоров.
Маг говорил тихо-тихо, почти шепотом, и если бы Морран не видел его глаз, то подумал бы, что тот пытается напугать собеседника. А то и голову ему задурить. Но — нет, Дайлип верил в свое повествование, он и впрямь видел Изначальную Тьму.
— Он был столь велик, что на человеческих языках нет слов, передающих его красоту, его силу и могущество. Как если бы ВсеТворец возложил свою Длань прямо вам на плечо.
