— Совсем ему худо, — пожаловалась леди Джевидж, разделываясь с запеченным яблоком. — Половину ночи не спал, а только прикидывался. Вдруг опять откроется язва?
— Нечего этого засранца жалеть, — фыркнул Кориней. — Сам захотел стать лишним в жизни малыша. И с язвой его все пока не так плохо. Скоро он сдастся, можешь не переживать, милая моя девочка.
Зол был профессор на Росса, крайне зол. Не мог он понять, как такого прелестного ребенка можно не обожать всем сердцем. Своей семьи не имевший и никогда в таковой не нуждавшийся, Ниал вдруг осознал себя и отцом, и дедом одновременно. Фэймрил и Кайра он любил как отец, Диана и Кири — как дед. Порой, стыдно сказать кому, фантазировалось ему, будто на самом деле все так и есть, и все они родственники. Совместная борьба с закидонами лорда канцлера и заботы о малыше сроднили леди Джевидж с профессором Коринеем не хуже общей крови. По крайней мере, Фэйм верила, что из ребенка можно вырастить нормального, доброго и воспитанного человека, пусть он сто пятьдесят раз магом родился.
— Ниал, он такой ласковый, такой нежный, как он может стать негодяем, если мы сами не дадим ему ступить на путь порока? — вопрошала она, баюкая на руках сонного Диана. — Мы же не отправим его в Хоквар и не выгоним на улицу. Он будет расти в любви и ласке, окруженный только заботой и теплом. Откуда же взяться дурным наклонностям?
И хотя Кориней всегда считал, что дурному научиться в десять раз быстрее и легче, чем хорошему, но тезисы миледи разделял целиком. Никакого Хоквара, никаких других магических заведений, только домашнее воспитание и хороший опытный наставник. Начнет сам Кориней, а продолжит… ну, к примеру, тот же Морран Кил. Неплохой малый, с приличными навыками, твердым характером и зорким глазом.
Разумеется, ничего подобного Ниал парню-экзорту не говорил и просвещать его относительно будущности не собирался, но, как и большинству прилипших волею случая к жизни и личности Росса Джевиджа, оставаться Моррану рядом с подопечным еще долго-долго. Тут и особо чувствительной задницы не нужно, чтобы ощущать, к чему все идет. Они с Кайром попались, и Грифа с Лалил тоже затянуло в невидимое глазом притяжение канцлера, а телохранители ничуть не лучше остальных.
— Мис Лалил отговорила меня ехать в Виджмар. Говорит, сейчас очень опасно, а в поместье ни Росс, ни Тайная служба не смогут обеспечить нам с Дианом надежную охрану.
— Акторша права, — решительно кивнул Кориней. — Знаю я эти старые дворянские гнезда, там хоть полк охраны поставь — все равно найдется либо подземный ход, либо еще какая лазейка. А время сейчас неспокойное. Охотников попортить кровь Джевиджу развелось видимо-невидимо.
Фэйм обреченно вздохнула, соглашаясь. Росс предупреждал, что ее ждет полная ограничений и запретов жизнь, но кто знал, что настолько сложно привыкнуть к существованию на осадном положении. Во всяком случае, пройтись с подругой по магазинам леди Джевидж позволить себе не могла. Конечно, не все так страшно, далеко не каждый заговорщик знает ее в лицо, чтобы бросаться с ножом на входе в бельевую лавку, но, пока Фэйм будет развлекаться, Росс сойдет с ума от беспокойства, а охране придется сутки стоять на ушах, готовясь к операции «Покупка кружавчиков».
— Говорят, к зиме все успокоится: шиэтранцы остынут, Дамодар присмиреет, а про эскадру Гутторна будут вспоминать реже. Вот тогда и поедем в Виджмар все вместе, — размечталась миледи.
— Кто говорит? Мис Лур? — скептически ухмыльнулся профессор. — Будем надеяться.
Само существование Лалил переворачивало все его представления о мироустройстве. Женщина-актор — это еще куда ни шло, всяко бывает, но женщина-руководитель… неслыханно и невиданно! Командор Урграйн все-таки немного сумасшедший, если рискнул доверить государственные тайны девушке столь сомнительного происхождения. О своем еще более сомнительном происхождении Ниал Кориней вспоминал редко, а если ему ставили на вид, то находил оправдания в исторических аналогиях. Сколько проходимцев-авантюристов поднимались из придорожной грязи на самую вершину власти и успеха? Да не пересчитать. Но все они как один были мужчинами. Сын рыбака, урожденный магом, а затем отрекшийся от дара и ставший медицинским светилом, профессором университета, — это вписывалось в концепцию, а дочь бордель-маман, сделавшая карьеру в Тайной службе, — случай экстраординарный. Заслуживающий пристального внимания и абстрактного порицания. Ибо женщине не место в Тайной службе.
Тонкие пальцы на спинке колыбели. Мягкие покачивающие движения материнской руки. Что может быть умиротвореннее?
— Кашка в горшочке буль-буль, кошка у печки мур-мур, спи, моя крошка, бай-бай, глазки свои закрывай…
Серая и полосатая кладбищенская кошка нашла теплый угол, пригрелась и расслабилась. Она даже котенка принесла, в надежде, что у нее теперь есть свой настоящий дом. Глупая полосатая кошка…
Знаете, что страшнее всего? А страшнее всего — знать и молчать. Делать вид, что ничего не происходит, улыбаться, говорить о домашних делах так, чтобы ему не хотелось сбежать и забиться в самый дальний угол кабинета. Смотреть, как он мучается, и усугублять страдания каждым своим словом и движением. Смотреть, как он травит себя ревностью, и продолжать подмешивать этот яд в каждое слово.
Нельзя воевать и не лить кровь, нельзя сражаться и не убивать — себя, его, хрупкое доверие и стальную убежденность в правоте. Эта невидимая война за любовь к Диану убивала их обоих сразу. Фэйм чувствовала, как ее размеренная, однообразная, но заполненная хлопотами жизнь становится слишком велика для нее, как постепенно она теряется в бесконечном молчаливом кружении вокруг да около и насколько плотно она сжимается вокруг горла Росса. Словно ошейник на шее бесхвостого Рино. Еще немного, и леди Джевидж безвозвратно канет на дно бездны, имя которой Одиночество, а лорд канцлер рванет удавку что есть силы, не только освободившись от давления, но заодно окончательно порвав все невидимые ниточки, связывающие их воедино. Легче не станет никому, но и возврата не будет.
И не сказать, и не нарушить обет, данный Великому Л'лэ. Хоть криком кричи от безнадежности. И не потому что страшно, а оттого, что знаешь — проболтаешься, и случится что-то… непоправимое, чудовищное. Обязательно, непременно случится, и не с ними, а с Дианом. Не стал бы Великий Неспящий брать с Фэйм слово и настойчиво напоминать о клятве. Только на силу Огнерожденного и уповала она. Подарив им с Россом возможность иметь ребенка, он не оставит малыша без внимания, а покровительство столь могучих сил чего-то да стоит.
Вот бы сказать ожесточенному на всех чаровников Россу, что их мальчик ни за что не станет обычным магом, ведь дремлющий в нем дар от самого Великого Л'лэ — он не может быть ординарным. Росс бы поверил, с радостью ухватился бы за тончайшую ниточку надежды и честно позволил себе принять ребенка. Но нельзя. Ни намека, ни подсказки, ни зацепки. Таково условие, такова плата за память и душу лорда Джевиджа.
Мудр и велик Древний Неспящий — он заставил платить всех, сполна и по всем счетам. Фэйм — за чудо, Росса — за старые привычки и незыблемые принципы. Так всегда бывает, когда на помощь смертным являются нездешние силы, многократно превышающие человеческие возможности. Стоит воззвать к чему-то большему и быть услышанным, расплата не замедлит ждать. Лучше перетерпеть, лучше смириться и принять неизбежное, ибо кто просил о невозможном, тому и отдать придется все. И знаете, что самое удивительное? Те, кому открывается сей вечный, жестокий и незыблемый закон бытия, никогда не согласились бы повернуть время вспять, никогда не отреклись бы от содеянного.
