— Какой замечательный вид открывается из окна, не правда ли, мис? — елейным голосом спросил подполковник, но всей видимости, уставший фантазировать на тему одевания и раздевания соседки по купе.
— Просто великолепный вид, — сдержанно кивнула Лалил и подумала: «Отчего эти похотливые ублюдки считают, будто банальность, произнесенная в карамельной тональности, способна очаровать собеседницу?»
Учитывая, что время уже перевалило за 10 часов вечера, на землю давно опустилась тьма и единственное, что могли наблюдать путешественники из окон вагонов, — это бархатная чернота ночи и брызги на стекле от начинающегося дождя, то замечания гусарского квартирмейстера звучали донельзя глупо.
— Вам нравятся ночные пейзажи, мис? — продолжал расспросы мистрил Гирриджа. — Они такие романтичные.
— Я люблю свет солнечного утра, — отрезала девушка.
— О да! — мурлыкнул подполковник. — Время, когда распускаются цветы, прекрасно.
«И не надо так смотреть на мою грудь, козлиная морда! — нахмурилась Лалил. — И ножонками сучить не нужно тоже!»
— Вы и сами, как весеннее утро, мис. Вам кто-нибудь раньше говорил об этом?
— Сомневаюсь.
— Да-да! Вы еще краше, мис. Сами воплощенные Весна, Свежесть и Невинность.
Слово «невинность» помимо воли вызвало у барышни Лур легкий приступ веселья. Она слегка изогнула в усмешке полные губы, издав при этом тихий грудной смешок, что вызвало у сладострастного соседа по купе очередной приступ словесного поноса. Изо всех сил он принялся расточать приторные комплименты, которые стремительно скатывались к уровню сальностей и скабрезностей. Но Лалил делала вид, что не замечает развязности подполковника. Пока это всего лишь слова, которые, как любит говаривать лорд Урграйн, к делу не пришьешь, а до оскорбления действием еще не дошло. Впрочем, агентесса не обольщалась относительно намерений своего спутника.
— А как вас зовут, мис? — поинтересовался мистрил Гирриджа, перемещаясь все ближе и ближе к объекту своих стремлений.
— Это совершенно не имеет никакого значения, сударь, — ответствовала неприступная барышня, недовольно дернув плечиком. — И вы сидите слишком близко. Мне это не нравится.
«Какое все-таки это трудное дело — изображать леди, — размышляла Лалил. — Отбрить бы этого уродца по-нашенски. По морде надавать, пнуть промеж ног, а будет лезть — укусить за нос. Ну и облаять матерно тоже не помешало бы». В памяти сами собой воскресали любимые обороты маменьки — женщины голосистой и жизнерадостной. Когда мис Мартри, высунувшись в окно борделя по пояс, орала вслед очередному скупердяю, осмелившемуся торговаться в ее заведении, то вся улица заслушивалась. Широкой общественности о виновнике переполоха становились известны такие интимные подробности, что отныне он старался обходить этот район сторонкой.
Старший квартирмейстер отчего-то решил, что «нет» на самом деле означает «да», и пошел на новый штурм девичьей чести и скромности. Теперь он похвалялся своими заслугами на поприще службы отечеству, в подробностях расписывая, как, когда и за какие такие подвиги он заработал продвижение по карьерной лестнице.
Вагон качало, колеса монотонно стучали, и время было позднее. Лалил отчаянно хотелось спать, но мистрил Гирриджа не унимался ни на минуту: болтал, хихикал, ерзал на сиденье, причмокивал и тяжело дышал. Словом, делал все возможное, чтобы девушка ничего, кроме отвращения, к нему не испытывала. А запах одеколона… Удивительный это был одеколон — убойный и едкий аромат его заполнял собой все пространство купе, но вместе с тем нисколько не забивал запах несвежего белья.
Сначала Лалил старалась дышать ртом, но очень скоро обнаружила, насколько превратно понял подполковник частое вздымание ее груди.
Есть такая порода мужчин, которых неведомый благодетель еще в раннем детстве категорически уверил в их избранности и неотразимости. До седин и гробовой доски убеждены они в своем умении соблазнить любую женщину, и ни на мгновение не закрадется в их сознание даже тень мысли о том, что это не так. Отвращение, пренебрежение и даже откровенное оскорбление будут восприниматься как желание женщины набить себе цену, эдакое дамское кокетство. И ты им кол на голове теши, а все равно ничего не докажешь.
Мамаша Лалил таковых именовала кабысдохами. Надо сказать, собачек она любила, а мужчин не очень, в силу профессии, но для удобства делила последних на несколько собачьих категорий — на «барбосов», «щеночков», «легавых», «шавок» и «кабысдохов» — в зависимости от экстерьера и некоторых черт характера. К «барбосам» относились господа крепкого здоровья, пьющие, но не злоупотребляющие спиртным, щедрые, веселые и не драчливые. К «шавкам» — все чахлые, мнительные, безденежные, придирчивые и скандальные. «Щеночками» Мартри именовала юношей разной степени невинности, а «легавыми»… Ну, естественно, служителей закона из тех, что любят попользоваться шлюхами бесплатно. Под последнее же определение подпадали не вышедшие экстерьером и манерами, но мнящие о себе невесть что особо похотливые дядьки, на которых без смеха смотреть нельзя, равно как и отвязаться от их домогательств без скалки и зуботычин.
Когда дышать через рот стало не только невыносимо, но и чревато удушьем, мис Лур пришлось открыть окно и отсесть, чтобы спасти одежду и прическу от дождя. И опять ее телодвижения длиннорукий мистрил Гирриджа истолковал неверно. Он тут же начал рассказывать о своих победах над дамами, словно репутацией бабника и юбкодрала следовало гордиться больше, чем послужным списком офицера. По словам лихого подполковника, выходило, что чуть ли не половина детей в восточных эльлорских провинциях зачаты с его помощью.
— Ваши похождения меня не интересуют, — брезгливо отмахнулась Лалил. — Вы определитесь, сударь, вы воевали или кочевали по чужим спальням?
Сказано было специально, чтобы распалить в собеседнике обиду и желание доказать свое великолепие, ибо, как подсказывал агентессе жизненный опыт, утомительный процесс соблазнения может затянуться до самого глухого часа ночи, когда дежурный по вагону будет крепко спать.
Тонкий расчет оправдался. Мистрила Гирриджа обуяли демоны тщеславия, и будь у мужчины хвост, как у маголийского павлина, то у барышни в глазах бы рябило от переливов всех цветов радуги. Пару раз он попытался поймать девичью ручку, чтобы припасть к ней поцелуем, но мис Лур отстояла конечность. Оттирать обслюнявленное запястье батистовым платочком не входило в ее планы.
— Оставьте меня в покое, сударь! Сколько можно повторять одно и то же? Мне неприятны ваши домогательства, — отчеканила агентесса.
«Ах, как же тяжело быть настоящей леди! Как только они выносят эту мерзость, не имея возможности ответить как полагается — площадной руганью и ударом по яйцам», — сокрушалась мысленно Лалил, пропуская мимо ушей еще один пламенный монолог пылкого ухажера.
А зря она не прислушалась, потому что бравого подполковника обуяла жестокая обида, подвигнувшая его на еще более решительные действия. Нет, валить упертую девку на диван и овладевать ею насильно он не собирался. К чему такое варварство, если в природе существуют более деликатные способы обольщения. Например, магия.
