Но то, чем он занимался в последние годы, не давало ему шансов на спокойную жизнь, на счастливый исход сегодняшнего вечера.
— Ну что, Илья Данилович, поговорим серьезно или будем в молчанку играть?
— Кто вы? — покусывая пересохшие губы и чувствуя нестерпимую боль в затылке, пробормотал плененный Сиваков.
Он сидел привязанный к стулу, над ним застыла лампочка в жестяном абажуре, свисавшая на витом шнуре с высокого потолка. В помещении не было окон и это говорило о том, что тут, скорее всего, подвал.
Пахло в нем неприятно, гнилой картошкой, плесенью и еще чем-то мерзким — сладковатым.
— Так что, будем говорить?
— Что вам надо? — выдавил из себя Сиваков.
— Да немного. Тебя предупреждали и твоих людей предупреждали, партнерам говорили, не лезьте на нашу территорию, не забирайте нашу клиентуру. А вы не послушали и делиться не захотели.
— Что вам нужно? — еще раз повторил свой вопрос Илья Данилович.
— Нам немного надо, — пробурчал Курт, поднялся со стула и приблизился почти вплотную к Сивакову. — Ты меня знаешь?
— Я тебя знать не желаю.
— Меня зовут Курт, все меня так зовут. Наверное, ты обо мне слышал?
— Слышал, слышал, — сказал Сиваков.
— Когда привезут партию?
— Я этого не знаю.
Курт усмехнулся, и эта усмешка больше походившая на оскал, не предвещала ничего хорошего. Чем-то Курт напомнил Сивакову ротвейлера по кличке Раджа, такой же сильный, такой же безжалостный и тупой в своем упрямстве. Скорее всего, он повинуется лишь хозяину, а наверняка, хозяева дали приказ, и Курт вцепился мертвой хваткой в Сивакова, а вцепившись, уже не отпустит пока не перегрызет горло.
— Знаешь.
— А какой смысл мне рассказывать, даже если бы я знал. Честно говоря, смысла не вижу никакого.
— Мне сказали узнать, и я узнаю. Хочешь ты говорить, не хочешь, мне наплевать. Расскажешь.
Тут все говорят, еще ни одного не было, кто бы промолчал. Покричишь, повизжишь, а затем всех выдашь с потрохами. Все расскажешь, даже то, чего не знаешь. Жизни тебе обещать не стану, не мне решать. Но думаю, если расскажешь, тебе дадут умереть легкой смертью, а если не расскажешь, в чем я сомневаюсь… — Курт помахал указательным пальцем перед носом Сивакова, зрачки того проследили за движением пальца, — умрешь ты, твоя жена, твои дети…
— Детей не трожь!
— А это снова не мне решать. Зато то, что они в Англии, я знаю, и в какой школе учатся, знаю. Если будет надо — доберемся и до них. Может и добираться не придется, на похороны своих любимых мамаши и папаши они наверняка, приедут.
— Суки, — выдавил из себя Сиваков.
— Ну зачем ты так? Грубо обзываешь, я же тебе еще ничего плохого не сделал.
— Суки.
— Зачем вы полезли на наш рынок, просили вас не лезть, потом вам предложили договориться, а вы решили, что вам все можно.
— Думаете, что если у вас с ментами договор, то вам все можно? Есть еще справедливость на свете. Не получится у тебя, Курт.
— А ты хочешь, чтоб ее не было?
— Слушай, я тебе дам денег, много денег. Я знаю, кто тебя послал, они тебе столько не заплатят, просто дай мне уйти, я исчезну за один день. А деньги ты получишь, — Сиваков знал психологию подобных людей, знал, что перед деньгами не устоит никто из мелких сошек, и купить можно любого.
Были у Сивакова деньги здесь в России, были деньги и на счетах зарубежных банков. Ведь наркотики, которые возили из Казахстана в Москву, затем переправлялись в Западную Европу, именно она была основным потребителем зелья. Каждый вложенный Сиваковым доллар приносил двести долларов прибыли, а вкладывал деньги не один Сиваков. Вкладывались в наркобизнес огромные деньги.
— Я тебе лично, Курт, дам миллион долларов.
— Это из каких денег?
— Я знаю из каких.
— Что, возьмешь в банке, сложишь в дипломат и передашь мне? Так тебя для этого выпустить сперва придется.
— Я скажу тебе, где их взять. Но взять их ты сможешь лишь со мной.
— Говоришь, миллион, — прошептал Курт, словно бы прожевывая цифру, держа ее на кончике языка, — хорошие деньги, главное, круглая сумма. А два миллиона ты мне дашь?
— Сразу не дам.
— Не хочешь или не дашь?
— Не смогу. Это очень большие деньги, за день я их не соберу.
Курт и те, кто стоял за ним, понимали, что Сивакова хватятся и хватятся немедленно, что к завтрашнему утру его начнут искать. Значит, следовало торопиться.
* * *
Панкратовы, те, к кому ехал Илья Данилович Сиваков со своей женой, уже несколько раз пытались связаться с ним по телефону. Телефон в автомобиле работал, но трубку никто не снимал. И это насторожило Панкратова, ведь водитель должен в любом случае сидеть в машине.
Позвонили на дачу, первый раз домработница сказала, что хозяева уехали, когда будут неизвестно, и куда уехали, она тоже не в курсе. Тогда Панкратов представился. Его фамилию домработница знала прекрасно, много раз видела его на даче своего хозяина, помнила, с каким почтением Софья и Илья Данилович обходились с Панкратовым.
Наконец, в нарушение всех обещаний она призналась:
— Они отправились к вам, ровно в семь вечера. Я еще закрывала ворота. Поехали на «вольво» с Олегом.
Пса взяли с собой, пес у них гадкий, никакой управы на него нет. Слушается только хозяина.
— Пса, говоришь, взяли?
— Да, Раджу.
У Панкратова был такой же пес, именно он посоветовал Сивакову завести ротвейлера.
«Уже час, как должны быть у меня, заехать никуда не могли. Значит, что-то случилось».
Панкратов решил пока не предпринимать никаких действий. Он вернулся к гостям. Выпив с ними пару рюмок коньяка, вновь удалился в свой кабинет, сославшись на неотложные дела. Оттуда он позвонил знакомому полковнику ГАИ в областное управление и поинтересовался, не случалось ли дорожно-транспортных происшествий на отрезке дороги от Переделкино до Москвы и в самом городе. Он пояснил, что его интересует автомобиль «вольво» серого цвета.
Полковник перезвонил через двенадцать минут.
Были дорожно-транспортные происшествия, но ни в одном из них серый «вольво» не фигурировал.
— Вас интересует кто-нибудь конкретно?
— Пока нет. Но в случае чего я еще с вами свяжусь, полковник.
— Хорошо.
«Что-то случилось», — подумал Панкратов и его настроение резко ухудшилось, но выражение лица осталось прежним.
