— — Жрать хочется, — сказал Щукин, подбирая со стола остатки буханки хлеба, погрызенной крысами.
— Лучше не рискуй, — предупредил его Труба. — На зубах у крыс может быть трупный яд.
— Они бы сами сдохли, — заметил Щукин.
— Их никакая зараза не берет, — Труба покосился на серого грызуна, нахально усевшегося в проходе и уставившегося на странную компанию красными бусинками глаз.
Шерсть на крысе была грязная, свалявшаяся, а чешуйчатый розовый хвост чуть заметно подрагивал.
— Голодная, наверное, — Щукин бросил корочку хлеба, так, чтобы, если крыса надумает ее взять, ей пришлось бы пройти метра два, приблизиться к людям. Грызун чуть поменял положение, чтобы лучше видеть добычу, но с места пока не трогался.
— Кис-кис-кис, — позвал Щукин.
— Так котов зовут, идиот.
— А как крыс подзывают?
— А вот так, — Труба ухватил половину кирпича, лежавшую под столом, и запустил ею в крысу.
— Промазал! — обрадовался Щукин.
— По-моему, попал.
— Куда же тогда она делась?
— Сдыхать убежала, — убежденно произнес Труба и, прикрыв глаза, сделал вид, что играет на воображаемом саксофоне.
При этом звуки, срывавшиеся со сложенных в трубочку губ, вполне напоминали звуки музыкального инструмента.
— Эх, Медалист, не пропил бы я свой саксофон!..
— Жрать хочется, — Щукин, последние дни не пивший водки, нагулял страшный аппетит.
Тут Стресс рискнул вставить слово:
— Отпустите меня, мужики.
— Ага, разогнались, — Щукин был намерен стоять до конца.
А вот Труба разомлел от тепла, от сознания собственной силы — не шутка ведь, повязали вооруженного бандита.
— Мужик, я тебе денег дам, слышь!
— Деньги у меня есть, — Труба показал на стол, где лежали сотенные купюры, изъятые у того же Стресса.
— Еще дам.
— Цыц! — прикрикнул на него Щукин.
— И впрямь, жрать хочется, — Труба пытался что-то припомнить. — У тебя же, Медалист, еще концентраты супов были. Давай сварим.
— Их крысы сожрали. Вместе с целлофаном и фольгой — Тогда сходи купи.
— А деньги-то есть?
— Есть, — гордо отвечал Щукин, поглаживая зеленые купюры.
— Так сходи. Бутылку возьмешь.
— Вот Комбат вернется, пришьет этого придурка, закопаем его, тогда и бутылку можно выпить.
— Вы что, серьезно, мужики?
— А ты думал, шутим?
— Сходи, — ныл Труба.
— Не могу. Сторожить его должен. Ты сбегай Трубе не хотелось выбираться из логова, но и терпеть голод он больше не мог.
— Рублей нету, что ли?
— Откуда? Сдачку возле кассы знаешь? Сотку сунешь — целый карман денег получишь.
— А это разве не деньги?
— Это — как семена, — задумчиво сказал Щукин. — Посадишь их — а потом на ветвях рубли вырастают. Много-много.
Труба аккуратно сложил купюру пополам, зачем-то подул на нее и сунул в карман. Затем застегнул его на кнопку.
— — Чего купить?
Раньше такие вопросы перед ними не стояли. Если что-то и покупали, то только выпивку, а все остальное раздобывали среди объедков в «Мак-Дональдсе» и в экспресс-кафе.
— Про пиво-то Комбат ничего не говорил? Бери пиво. В банках. Давно баночного не пил.
— Хорошо.
— Там уж смотри — колбаски какой, хлеба.
От упоминания гастрономических изысков Щукин закатил глаза, а рука его потянулась погладить окладистую бороду, которой, к ужасу хозяина, на месте не оказалось.
— Тьфу ты, совсем забыл, что побрился! И чтобы быстро назад! Одна нога здесь — другая там. Пакет возьми.
— Ты что, Медалист, я пить там не буду. Я никому слова не скажу, что у нас деньги есть. На вокзале покупать не стану, только в гастрономе.
— Ну, пошел!
Труба исчез в коллекторе. Скоро послышался скрежет открываемого люка. Закрывать его плотно Труба не стал. Все равно, минут через двадцать-тридцать вернется. Слово свое Труба сдержать собирался — ничего не пить на вокзале, ни с кем не заговаривать, сдаться, прикупиться — и назад, в нору. А вот тогда уже, в тепле, в хорошей компании можно будет позволить себе расслабиться.
Он пробрался в кассовый зал и несколько удивился, заметив, что никого из других бомжей нет — они, обычно человека три-четыре, сидели возле батарей парового отопления.
«Ну и отлично, не станут приставать с расспросами и деньги клянчить».
Бодрым шагом, спеша, Труба направился к окошку обменника. Остановился, глянул на табло, где горели красные цифры с курсами валют, отыскал звездно-полосатый флаг. Трубу, раньше почти не имевшего дела с валютой, по крайней мере не пользовавшегося услугами обменников, неприятно поразило то, что существует разница между курсом покупки и продажи «Это же надо, сволочи, — подумал он, — это я им продам сотку по одной цене, а они потом другому подороже ее загонят. Это что ж получается? Кровь из меня пьют?»
За то время, пока он был бомжем, чувство справедливости у него обострилось. Труба решил, что ни за что в жизни не позволит накалывать себя.
«Если валюту здесь покупают, то кто мне помешает вдуть сотку покупателю по курсу продажи? А про подъем, ясное дело, Медалисту Щукину не скажу. Разницу в карман».
— Эй, девушка, — Труба загородил дорогу немолодой женщине, попытавшейся с кошельком в руке подойти к окошку обменника.
— Чего? — насторожилась та.
— Покупаете или продаете?
— Покупаю.
— Купите у меня, — Труба хрустнул новенькой соткой.
— А по какому курсу?
— Там написано, — он указал на курс продажи.
— Что я, дура? Я и там за такие деньги куплю.
За то хоть настоящие, алкаш поганый.
Еще несколько раз Труба пытался сбыть сотку. Он был осторожен, обращался только к женщинам, мужик вполне мог дать по голове и забрать деньги.
— Девушка, девушка, ну купите у меня, очень надо!
Вам же все равно покупать, — забегал Труба вокруг молодой девчушки, с виду доброй, сердобольной. — Купите у меня, что вам стоит! Вам все равно брать.
— Осторожнее, — вдруг тихо произнесла девушка и покосилась в сторону. Труба тоже обернулся, увидел трех мужчин с автоматами, в черных масках, в камуфляже, с нашивками на рукавах, медленно идущих по кассовому залу. Труба даже не успел подумать, как лучше поступить, а ноги уже понесли его. Он бежал, перепрыгивая через сумки, чемоданы, сжимая в руке огромное богатство — сто долларов.
