Попытавшись помочь ей подняться с земли, Бомонт услышал грохот копыт уже рядом с собой. Распрямившись, он выпалил все пять зарядов своего револьвера в сторону звука. Он сказал нам, что в отсвете последнего выстрела увидел прямо над собой нечто вроде колоссальной конской головы. Сразу после этого он получил бросивший его наземь жестокий удар, и в этот самый миг к ним подбежали капитан и дворецкий. Остальное, конечно, мы уже знали.
Часов в десять вечера дворецкий принес нам поднос с едой, чему я был очень рад, так как за вечер успел как следует проголодаться. Тем не менее, я предостерег Бомонта, чтобы он в рот не брал ничего спиртного, а также отобрал у него трубку вместе со спичками. В полночь я начертил вокруг него Пентакль, а мы с Парскетом уселись по обе стороны от него снаружи Пентакля, поскольку я не сомневался в том, что наваждение будет направлено только против Бомонта или мисс Хисгинс.
Мы успокоились. В обоих концах коридор освещали большие лампы, так что света хватало; к тому же все мы были вооружены — Бомонт и я — револьверами, а Парскет прихватил собой ружье. Я запасся фотокамерой и вспышкой.
Мы то и дело переговаривались шепотом, и капитан дважды выходил из спальни, чтобы побеседовать с нами. Примерно в половине второго ночи в коридоре воцарилась полная тишина, а по прошествии нескольких минут я, не открывая рта, поднял руку, поскольку в ночи как бы раздался конский галоп. Я постучал в дверь спальни и, когда капитан вышел в коридор, шепнул ему, что как будто бы услышал поступь коня. Некоторое время мы вслушивались в тишину, и Парскет с капитаном, вроде бы, расслышали звук; однако теперь уже я не был настолько уверен в собственном слухе. Впрочем, через некоторое время далекий конский топот, похоже, вновь донесся до моего уха.
Я сказал капитану Хисгинсу, что, на мой взгляд, ему лучше оставаться в спальне, только чуточку приоткрыть дверь, как он и поступил. Однако после того мы ничего более не слышали, а там наступил и рассвет, и все мы с радостью отправились по кроватям.
Когда меня позвали к ланчу, я получил повод для удивления, поскольку капитан Хисгинс сообщил мне, что утром собрался семейный совет, решивший последовать моей рекомендации и сыграть свадьбу без промедления. Бомонт уже выехал в Лондон за особой лицензией, и все надеялись на то, что обвенчать молодых людей можно будет уже завтра.
Это решение порадовало меня, поскольку казалось самым благоразумным выходом из чрезвычайного положения; словом, я мог продолжать свое расследование; однако, покуда брак нельзя было считать совершившимся, мне не следовало отходить далеко от мисс Хисгинс.
После ланча я решил сделать несколько пробных снимков мисс Хисгинс в привычной для нее обстановке: дело в том, что иногда фотокамера позволяет увидеть предметы, незаметные для обыкновенного взгляда.
Учитывая это, и отчасти ради того, чтобы под этим предлогом как можно дольше находиться в обществе девушки, я попросил мисс Хисгинс поучаствовать в моих экспериментах. Она согласилась, и я провел в ее обществе несколько часов — расхаживая по дому, переходя из комнаты в комнату и всякий раз не забывая нажать на спуск камеры, когда у меня вдруг возникало такое желание, вне зависимости от того, в комнате или в коридоре находились мы в этот момент.
Обойдя таким образом весь дом, я спросил мисс Хисгинс о том, хватит ли у нее отваги повторить наши эксперименты в подвале. Она согласилась, и я заручился обществом капитана и Парскета, поскольку абсолютно не намеревался уводить ее в искусственную тьму, не имея помощи и поддержки.
Приготовившись, мы спустились в винный погреб, капитан Хисгинс нес при себе ружье, а Парскет — специально приготовленный экран и фонарь. Я распорядился, чтобы девушка стала посреди погреба, а Парскет и капитан держали экран за ее спиной. Я нажал на спуск вспышки, и мы перешли в следующий погреб, где повторили эксперимент.
Потом, в третьем погребе, колоссальном и темном как ночь, с нами произошло чрезвычайное и жуткое событие. Я поставил мисс Хисгинс в самой середине помещения, а ее отец и Парскет, как и прежде, держали экран. Когда все было готово и я нажал на спуск, по подвалу разнеслось то самое, страшное заливчатое ржание, которое я слышал в парке. Источник его находился как бы над головой девушки, и в свете вспышки я успел разглядеть, что она напряженно вглядывается вверх, в пустоту. В моментально наступившей относительной тьме, я крикнул, чтобы капитан и Парскет немедленно вывели мисс Хисгинс на свет.
После того как мое приказание было незамедлительно исполнено, я захлопнул и запер дверь, нанеся на стояки ее рамы друг против друга первый и восьмой знаки Обряда Саамаа и соединив их через порог тройной чертой.
Тем временем Парскет и капитан Хисгинс доставили девушку к матери, и оставили ее там в полуобморочном состоянии, в то время как я оставался на страже возле двери погреба в скверном состоянии духа, во-первых, оттого что за дверью этой находилась весьма мерзкая тварь, и во-вторых, от негодования на себя самого и стыда за то, что я подверг опасности мисс Хисгинс.
Я оставил при себе ружье капитана, а потом, когда они вместе с Парскетом спустились ко мне, в руках их оказались ружья и фонари. Не могу описать вам то телесное и духовное облегчение, которое я испытал, услыхав их шаги… но все-таки, попытайтесь представить, каково мне было стоять у двери этого подвала. Сумеете, а?
Помню, я успел заметить перед тем как начал открывать дверь, насколько бледным казался Парскет, как посерело лицо старого капитана, и подумал, что ничем сейчас не отличаюсь от них. И это, знаете ли, произвело определенный эффект на мои нервы, ибо заново напомнило о том, что за дверью меня ожидает воистину жуткая тварь. Одна только сила воли заставила меня приблизиться к двери и повернуть ключ.
Чуть помедлив, я нервным движением широко распахнул дверь и поднял фонарь высоко над головой. Подошедшие ко мне Парскет и капитан тоже начали светить своими фонарями, однако подвал оказался совершенно пустым. Конечно же, я не стал доверять результатам поверхностного осмотра, и мы потратили втроем несколько часов на тщательное исследование пола, потолка и стен. Тем не менее, в итоге пришлось признать, что ничего сверхъестественного нам обнаружить не удалось, и мы ушли. Однако я опечатал дверь, а снаружи на каждом из стояков поставил первый и последний знаки Обряда Саамаа, как и прежде, соединенные тройной линией. Чего только мы ни пережили, осматривая этот подвал…
Как только мы поднялись наверх, я с тревогой осведомился о состоянии мисс Хисгинс, но она сама вышла ко мне, чтобы сказать о том, что с ней все в порядке и мне не о чем беспокоиться и не в чем обвинять себя. Тут я почувствовал облегчение и отправился одеваться к обеду, после которого мы с Парскетом отправились в одну из ванных комнат, чтобы проявить отснятые мной негативы. Тем не менее, ни на одной из пластинок ничего не обнаружилось, пока мы не добрались до последней, отснятой в подвале. Проявлял Парскет, а я вынес стопку уже закрепленных негативов и рассматривал их при свете лампы.
Старательно посмотрев всю стопку, я услышал восклицание Парскета и, вбежав к нему, увидел, что он рассматривает полупроявленный негатив, поднеся его к красной лампе. Запечатленная на нем девушка, напряженно вглядывалась вверх, однако потрясла меня нависшая над ней тень огромного копыта, вырисовывавшаяся во мраке. И это я сам навлек на нее такую опасность — вот какая мысль мучила меня в это мгновение.
