Дева сразу же увидела деревья, невысоким леском протянувшиеся по правую руку от нас, вдоль берега моря. Увидев деревья. Дева пришла в восхищение, ей хотелось срывать ветви и листья, рассматривать их, вдыхать аромат. Высокие растения, подобных которым ей не приводилось видеть в той жизни, пробуждали в сердце Наани тени древних видений. Словом, она как бы оказалась вдруг в милом сердцу уголке тайных мечтаний.
Когда миновал шестой час нашего пути, мы остановились в удобном месте, съели таблетки и выпили воды, а потом Дева попросила, чтобы я отвел ее к теплому водоему и постоял рядом, но спиной к ней.
Она умылась, насладившись отрадно чистой водой, а потом сама стала на стражу, пока я занимался тем же самым делом. После мы продолжили путь, говорили о том и об этом, но я держался внимательно, а Деве сказал, чтобы и она не забывала о бдительности.
Так прошли семь добрых часов, и мы приблизились к ярко пылавшей у моря горе — той самой, что согревала меня, пока я спал на дереве.
Я затянул переход на целый час, потому что хотел, чтобы мы отдыхали и ели в том самом месте.
Когда мы подошли к дереву, Наани попросила, чтобы я помог ей взобраться на ветку, на которой я ночевал; там мы и съели наши таблетки. Мне было приятно ее стремление — ведь ничем плохим оно закончиться не могло. Наверху я показал ей то место, где лежал; Наани попыталась отыскать на коре дерева отметины, оставленные моим панцирем, а после уселась, ела и пила, в безмолвии разглядывала огненный холм, и я не тревожил ее словами.
Додумав свою думу, она припала к ветви и поцеловала то место, где я лежал. А потом вдруг извлекла нож, срезала кусок коры, спрятала его на груди в качестве памятки и осталась этим довольна.
Потом, спустившись на землю, я рассказал ей о великом звере, тут она вскрикнула, и сама показала мне борозду, оставленную чревом чудовищной твари, видны остались и не затоптанные следы, позволившие мне прикинуть величину зверя; по сравнению со слизнем это существо можно было считать небольшим, пусть оно и обладало рогами и твердой кожей.
Наблюдения Девы напомнили мне о том, что с тех пор, как я побывал в этом месте, прошло только семнадцать дней; факт этот показался мне странным и непонятным, поскольку, на мой взгляд, миновало куда больше времени — полного великих трудов и событий. Впрочем, не следует забывать и о том, что в день моего пути подчас укладывалось два, а то и три обычных.
Потом мы продолжили прерванное путешествие, и после двенадцатого часа я, как всегда, хотел понести Деву. Однако Наани сказала, что следующие шесть часов пройдет собственными ногами, избавив меня от лишних усилий. Но я понимал, что в таком случае она лишится всех сил через день или два, а нам следовало спешить, и посему позволял ей идти не более двенадцати часов каждый день, а потом брал на руки; дело в том, что рожденная в Малой Пирамиде Наани, была не столь крепка от природы, как женщины Великой Пирамиды; кроме того, жуткий месяц, проведенный ею в одиночестве и голоде на просторах Ночной Земли, весьма ослабил ее.
Словом, когда я вновь поднял ее, Дева удивилась крепости моего тела и духа. Истинно так: я был силен и велик телом; наверно, и воля моя была под стать физической силе, иначе я просто не смог бы вывести Деву из этих мрачных краев. Слушая Наани, я радостно улыбался, мне было приятно ее восхищение.
Устроив Деву поудобнее, я вдруг подумал, что прикосновение панциря может оказаться болезненным для нее. Я спросил ее, и, увидев, что от меня не отделаться, она призналась. Тут я почувствовал гнев и на себя, и на нее, — потому что не указала мне на мою оплошность. Я опустил Деву на землю и велел показать плечи. На них обнаружились синяки, потому что ей часто приходилось лежать в моих объятиях, ударяясь о жесткий панцирь.
Поцеловав ее, я немедленно обратился к делу, ибо стремился одолеть намеченное расстояние, прежде чем настанет пора искать место отдыха. Следовало считаться и с огромными птицами, которых я видел над этой пустошью. Хорошенько подумав, я велел Деве надеть порванное платье поверх костюма, оно могло бы смягчить прикосновение моих доспехов к ее милому телу.
Но Дева не захотела делать этого, и я не стал заставлять, мне не хотелось к чему-нибудь принуждать мою милую капризницу. Все же Дева придумала способ избежать синяков, я тут же согласился с ней, но подумал, что Наани давно могла бы — при желании — сообразить это.
Плотно укрыв мою грудь и руки сложенным плащом, мы устроили для Девы уютное гнездышко. Наани сама все сделала, а потом поднялась ко мне на руки, и мы возобновили путешествие. Наани то говорила со мной, то молчала. Кажется, она поплакала немного, вспомнив о своем отце и народе. Дева не глядела на меня, и я не мог увидеть ее слез; впрочем, она очень скоро забыла печаль и довольная лежала на моих руках.
Когда прошло три часа, она попросила, чтобы я поцеловал ее. Я выполнил ее просьбу с великой нежностью и уважением, понимая святые мысли, владевшие ее сердцем.
Губы ее ответили мне с великой нежностью, и я понял, что в душе Девы шевельнулись старинные воспоминания, Наани вдруг прошептала мое прежнее любовное имя, и я увидел, что в глазах ее сверкают древние, давно погасшие звезды.
На исходе четвертого часа с Девой на руках я увидел вдали чудовищных псевдоптиц, которых замечал здесь среди огромных камней и скал на пути в ту сторону. Воистину я немедленно укрылся вместе с Девой между двумя глыбами, и птица, не заметив нас, исчезла вдали в несколько прыжков, являвших собой нечто среднее между прыжком и полетом. Должно быть, вес тела не позволял ей подняться в воздух.
Тут я вдруг вспомнил, что видел в Могучей Пирамиде книгу с картинкой, изображавшей подобную птицу. В ней утверждалось, что подобных существ не видали на просторах Ночной Земли уже два десятка тысячелетий, они считались вымершими, как мы говорим теперь. Выходило, что они спустились вниз — в сей теплый край, где обрели новую жизнь, дав тем самым пример людям. Кто знает, быть может, в грядущем веке люди изобретут способ добраться из Пирамиды в эти глубины… Быть может, остатки человечества обретут новое место для жизни и в те времена, когда даже Ночную Землю поглотят горький холод и вечность… Однако это всего лишь фантазия, ибо как сумеют великие множества одолеть столь ужасный путь? Но вернемся к повествованию.
Я выглянул из-за камней лишь после того, как птица исчезла вдали, и мы заспешили вперед, внимательно оглядываясь во все стороны. Должно быть, именно здесь и гнездились эти чудовища, потому что за последующий час мы встречались с ними не менее двадцати раз. Сняв Дискос с бедра, я приготовил оружие. Много раз нам с Наани приходилось прятаться в узких щелях среди камней и скал. На исходе пятого часа я вдруг услышал внезапный шум за своей спиной, — мы как раз вышли на открытое пространство… Одно из этих чудовищ уже приближалось к нам, оно, видимо, пряталось неподалеку и, слухом или обонянием обнаружив нас, мчалось к нам неуклюжими тяжеловесными прыжками. Я огляделся, но убежища не нашел. Дева поспешно спрыгнула на землю, а я выхватил Дискос и успел торопливым взглядом заметить, что нож уже в ее кулаке и она готова прийти мне на помощь. Однако я не мог быть спокойным в бою, зная, что Наани в опасности. Поэтому, обхватив ее за плечи, я пригнул Наани к земле вниз лицом, укрыл плащом и стал перед ней, опустив, забрало шлема, — чтобы птица не ударила меня в лицо.
