Приезжал к нам в полк и командующий Белорусским военным округом Александр Ильич Егоров. Из рассказов товарищей, которым довелось работать вместе с Александром Ильичем, я знал, что он выходец из крестьянской семьи, работал кузнецом-молотобойцем. Образование получил собственными усилиями, а после призыва в царскую армию поступил в военную школу и заслужил офицерское звание. Последний период в старой армии он служил в чине подполковника. В июле 1918 года А. И. Егоров вступил в партию большевиков и до конца своих дней был верным и стойким членом партии.
В годы гражданской войны А. И. Егоров проявил себя талантливым полководцем, командуя Южным фронтом до полного разгрома белогвардейских армий Деникина, а затем Юго-Западным фронтом, действовавшим против белополяков.
После успешного окончания гражданской войны прославленный полководец А. И. Егоров командовал различными военными округами и в 1931 году был назначен начальником Штаба РККА. А. И. Егоров был награжден четырьмя орденами Красного Знамени и почетным революционным оружием. В 1935 году ему было присвоено звание Маршала Советского Союза.
В наш полк А. И. Егоров приехал неожиданно. Это было в 1927 году после Пленума ЦК Компартии Белоруссии, в котором он участвовал. Я проводил очередное занятие по тактике, когда мне доложили о приезде командующего.
А. И. Егоров захотел присутствовать на занятиях, тема которых была «Скрытый выход кавполка во фланг и тыл противника и стремительная атака на врага».
Все шло довольно гладко, решения командиров подразделений были смелыми и инициативными. Командующий был в хорошем настроении, много шутил, это способствовало непринужденному настроению у всех присутствовавших.
После моего заключения А. И. Егоров сделал ряд замечаний и пожеланий. Особенно запомнилось его указание о том, что мало учить наших командиров только тактике, надо обязательно учить их разбираться в оперативном искусстве, учитывая, что война, если она будет развязана врагами нашей Родины, обязательно потребует от многих из нас знаний и в области оперативного искусства.
После занятий командующий спросил:
– А как обстоят дела с разработкой мобилизационного плана полка?
– Над мобпланом полка мы много работали, но у нас возникли некоторые вопросы, на которые высшее начальство ответа пока не дало, – ответил я.
– Ну что же, давайте посмотрим мобплан полка и ваши вопросы, – сказал А.И. Егоров.
Примерно час мы с начштаба докладывали о разработке мобплана и отвечали на вопросы командующего, после чего он сказал:
– Неплохо, неплохо. Что же вам не ясно?
– Сложность нашего положения заключается в близости государственной границы. По тревоге мы вынуждены были бы выступать в большом некомплекте. Кроме того, полк должен был еще выделить из наличного состава кадры на формирование вторых эшелонов. Вступление в первый бой с врагом в ослабленном составе может отразиться на моральном состоянии личного состава, – заключил я.
– Это верно, – сказал А. И. Егоров, – но у нас нет иного выхода. А формировать вторые эшелоны частей необходимо. Врага нельзя недооценивать. Надо готовиться к войне по-серьезному, готовиться драться с умным, искусным и сильным врагом Ну, а если враг на деле окажется менее сильным и недостаточно умным – это будет только нашим преимуществом.
А. И. Егоров интересовался многим: и состоянием неприкосновенных запасов, и общежитием солдат, и тем, как устроен начальствующий состав. Мы доложили, что командный состав в основном живет по частным квартирам, занимая, как правило, одну комнату на семью.
В то время, помнится, мы добровольно сдавали личные ценности в золотой фонд страны на строительство фабрик и заводов. А. И. Егоров поинтересовался и этим.
– Ну, а что сдал сам командир полка? – спросил он.
– Четыре призовых серебряных портсигара, полученных мною на конноспортивных состязаниях, золотое кольцо и серьги жены. Собственно говоря, так поступали все.
Командующий оглядел нас и сказал:
– Очень хорошо, товарищи, иначе и быть не может!
Если не ошибаюсь, в 1927 году в дивизию приезжала делегация английских рабочих, которая выразила желание взять над ней шефство. Они вручили нам Красное знамя. С тех пор 7-я кавалерийская дивизия стала называться дивизией «Имени английского пролетариата».
Дела в дивизии особенно оживились, когда комдива Д. А. Шмидта сменил серб Данило Сердич, прославленный командир Первой конной армии. Д. Сердич сразу развил активную деятельность и сумел завоевать авторитет у командиров частей. Мне он нравился своей высокой требовательностью, беспокойной заботливостью о постоянном совершенствовании боевой и политической подготовки. Д. Сердич активно вникал во все вопросы партийной жизни и был полноценным единоначальником. В личной жизни он был весьма скромен.
Все полевые учения дивизии и участие в окружных маневрах при Даниле Сердиче проходили поучительно и неизменно приносили 7-й Самарской кавалерийской дивизии заслуженную славу. Все мы чувствовали свой оперативно-тактический рост и знали, что в этом большая личная заслуга нашего комдива. Словом, он был достойным командиром и умелым воспитателем. К сожалению, в период культа личности он был оклеветан и в 1937 году трагически погиб.
В январе 1930 года командиром 7-й Самарской кавалерийской дивизии был назначен К.К. Рокоссовский. Несколько позднее, в мае того же года, я был назначен командиром 2-й кавалерийской бригады 7-й Самарской кавдивизии.
С Константином Константиновичем Рокоссовским, как я уже упоминал, мы вместе учились в 1924–1925 годах в Ленинграде на ККУКС и хорошо знали друг друга. Ко мне он относился с большим тактом. В свою очередь, я высоко ценил его военную эрудицию, большой опыт в руководстве боевой подготовкой и воспитании личного состава. Я приветствовал его назначение и был уверен, что К. К. Рокоссовский будет достойным командиром старейшей кавалерийской дивизии. Так оно и было. Кавалерийским полком я командовал почти семь лет. Это была хорошая школа. Кроме богатой практики, за этот период я получил значительную теоретическую, оперативно-тактическую подготовку, участвуя в окружных маневрах, дивизионных и корпусных учениях и военных играх. Как командир-единоначальник, глубже понял руководящую, организующую роль нашей партии в строительстве и в повседневной деятельности частей Красной Армии.
Конечно, все это давалось нелегко, были в работе и ошибки. Но кто не ошибается? Разве тот, кто работает только по указке сверху, не проявляя в работе творческой инициативы. Вообще говоря, дело, на мой взгляд, не столько в ошибках, сколько в том, как скоро они замечаются и устраняются.
Меня упрекали в излишней требовательности, которую я считал непременным качеством командира-большевика. Оглядываясь назад, думаю, что иногда я действительно был излишне требователен и не всегда сдержан и терпим к проступкам своих подчиненных. Меня выводила из равновесия та или иная недобросовестность в работе, в повелении военнослужащего. Некоторые этого не понимали, а я, в свою очередь, видимо, недостаточно был снисходителен к человеческим слабостям.
