– А если они не захотят проводить такую рискованную
операцию? – спросил Кинг. – У нас должна быть альтернативная
кандидатура.
– Захотят, – уверенно ответил Крейг. – Мы их
немного подтолкнем. И насчет альтернативной кандидатуры тоже думаем. У нас есть
несколько вариантов для подобного случая. Я вылетаю через несколько дней в
Лондон.
За двадцать дней до начала событий. Москва
Все эти дни он работал с документами, проверяя, кто и когда
мог узнать о командировке Фармацевта в Испанию. Нужно было вычислить человека,
который мог знать о целях визита «ликвидатора» и его конкретной задаче. Караев
с нарастающим изумлением узнавал, кто именно входит в состав организации,
осознавая масштабы ее деятельности. Он даже не предполагал, насколько серьезные
силы были задействованы в этом проекте. Среди членов организации были люди, уже
давно ставшие легендами в своих спецслужбах и ушедшие на пенсию. Но были и
действующие руководители спецслужб, офицеры и сотрудники, которые считали для
себя возможным состоять в этой организации, помогая ей по мере возможного.
В этот день его вызвал к себе Большаков.
– Прошло больше недели, – напомнил генерал, – мы
терпеливо ждали, пока вы закончите свое расследование. У вас есть какие-нибудь
предварительные выводы?
– Не очень приятные, – признался Караев, – но я
все тщательно проверил. В нашей организации все построено таким образом, что о
визите Фармацевта в Испанию не могло знать много людей. Я составил список и все
проверил несколько раз. Дело в том, что некоторые знали о визите Фармацевта,
переводя ему деньги, некоторые знали о существовании самого «ликвидатора»,
некоторые собирали информацию на Скобелева, которого он должен был
ликвидировать. Но всей информацией владели только несколько человек. «Крот»,
которого мы ищем, должен был знать, куда и зачем отправляется «Фармацевт» и с
каким конкретным заданием. Очевидно, что американцы ждали нашего «ликвидатора».
Но всех подробностей «крот» не знал, ему не были известны точные сроки
исполнения, и он не смог сообщить американцам, кто именно появится в Испании.
Значит, несколько человек, которые были в курсе всего происходившего,
автоматически исключаются из списка подозреваемых.
– И первая фамилия моя? – криво усмехнулся Большаков.
– Да, – кивнул Караев, – вы и генерал Чеботарев из
Службы внешней разведки знали все возможные детали операции. Даже если
предположить, что американцы нарочно сделали так, чтобы не подставлять своего
агента, то и тогда не получается с вашими кандидатурами. Если бы американцы и
испанцы точно знали, кто именно к ним пожалует, они бы перехватили
«ликвидатора» до того, как он появился на вилле. Ведь главной целью было не
спасение Скобелева, а получение информации о нашей организации. Я почти уверен,
что «крота», который сидит среди нас, завербовали совсем недавно, буквально
несколько месяцев назад. Я еще проверяю, кто из руководства организации
внезапно начал тратить крупные суммы денег или резко изменил привычный образ
жизни.
– Мы дали вам всю информацию, какую только могли, –
напомнил ему Большаков, – и вы пришли к выводу, что я не предавал
организацию, которую сам и создавал? Вам не кажется, что это слишком ничтожные
результаты для более чем недельного расследования?
– Да, – согласился Караев, – поэтому я сделал
небольшой список. Только четыре человека. Я убирал всех остальных в результате
жесточайшего отбора. Проверял много раз каждую кандидатуру, выяснял, когда и
кого приняли в организацию, в какие секреты он был посвящен, что именно мог
узнать. Осталось только четыре человека, Иван Сергеевич. И один из них должен
быть тем самым «кротом», которого недавно завербовали. Судя по всему, этот
«крот» сообщил о деятельности Фармацевта уже после того, как «ликвидатор» погиб
в Испании. Я исходил из этого конкретного факта, который может быть ключом к
обнаружению «крота». Разбор и анализ случившегося проводился с учетом этих
людей, каждый из которых мог впоследствии сообщить о провале нашего сотрудника
американцам.
– Дайте ваш список, – потребовал Большаков.
Тимур Аркадьевич достал из папки список и передал его
генералу. Тот взял лист бумаги, прочел четыре фамилии и нахмурился. Еще раз
прочел четыре фамилии.
– В таких случаях обычно спрашивают, в своем ли вы
уме, – задумчиво произнес Иван Сергеевич, – но я не стану. Очевидно,
в своем, если вы решились принести мне это. Вы понимаете, кого вы в него
включили? Если действительно кто-то из них работает на американцев, это
означает, что у нас просто нет никаких секретов, о которых они бы не знали.
– Я все внимательно проверил, – печально ответил
Караев, – и оставил только этих четверых. Я понимаю меру своей
ответственности. Но я убежден: кто-то из них. Если хотите, я ручаюсь. На
девяносто девять процентов. Остальные не могли знать таких подробностей.
– Тогда почему девяносто девять? У вас есть сомнения?
– Один процент я всегда оставляю на какое-нибудь невероятное
совпадение или случай, о котором я не смог узнать.
Большаков снова задумчиво взглянул на лежавший перед ним
лист бумаги.
– Я не могу принять от вас подобный список, – глухо
сказал он, – просто не имею права. Вы включили в него таких людей, которым
я абсолютно и давно доверяю. И вы должны понимать, насколько глубоко мы
оскорбим этих людей, если они узнают о результатах вашего расследования.
Караев молчал. Он понимал, о чем говорит генерал. Большаков
раздраженно крякнул. Взглянул на свои телефоны. Потом снова на собеседника.
– Вы настаиваете на своем списке? Возможно, вы поторопились
или ошиблись? Вы понимаете, что если я сейчас его приму и отпущу вас, то по
всем этим кандидатурам мы будем очень плотно работать. И я не могу вам
гарантировать, что они не узнают о том, кто именно включил их в этот печальный
список.
– Понимаю, – сказал Тимур, – я все понимаю.
Большаков поднял лист бумаги.
– Генерал Попов, – прочел он первую фамилию, – ваш
непосредственный куратор в Академии ФСБ. Мы знакомы с ним около пятнадцати лет.
Он человек сложный, иногда слишком замкнутый, производит впечатление достаточно
мрачного скептика, но он настоящий патриот своей страны. Я в этом убежден.
Генерал Кучуашвили Давид Александрович. Мы знакомы больше двадцати лет. Он был
ранен в Афганистане. Достаточно эмоциональный, вспыльчивый, нервный человек. Но
настоящий профессионал. Я знаю, что у вас с ним не совсем сложились отношения,
но он один из тех, кто вместе со мной создавал организацию.
– Неужели вы полагаете, что я мог включить туда людей из-за
личной неприязни? – спросил Караев.
– Нет. Разумеется, нет. Иначе я бы не поручал вам этого
дела. Третья фамилия в вашем списке – полковник Писаренко. Он наш главный
шифровальщик. Если он «крот», тогда вся наша переписка под угрозой. И я должен
немедленно отстранить его от работы. Прямо сегодня. И я даже не смогу ничего
объяснить ему. Писаренко всю жизнь работал в Комитете государственной
безопасности, считался одним из лучших специалистов. Вы наверняка не знаете, но
мы знакомы уже больше тридцати лет. Вы понимаете меня, Караев? Больше тридцати
лет. Неужели я мог не заметить в этом человеке червоточину? Неужели он мог так
измениться на старости лет? Ему уже за шестьдесят. Я знаю его детей, внуков. Я
даже крестный его внука. Тридцать лет, Тимур Аркадьевич. И я всегда считал
Павлика Писаренко своим лучшим другом. Черт бы нас всех побрал. Он просто умрет
от инфаркта, если узнает, что я разговариваю с вами на эту тему, обсуждая,
может ли он быть предателем. У него больное сердце, Караев, и я всегда
гордился, что у меня есть такой друг.
