Караев молчал. Он понимал, что Большакову нужно просто
выговориться. Кажется, у генерала заблестели глаза.
– И, наконец, подполковник Лучинский. – Генерал
произносил каждую фамилию так, словно это было личное оскорбление, которое
наносили именно ему. – Подполковник Лучинский Григорий Яковлевич, –
повторил Большаков. – Вы его знаете?
– Нет. Лично не знаком.
– Лучинский один из самых порядочных и мужественных
офицеров, которых я когда-либо встречал в своей жизни, – продолжал
Большаков, – я даже не знаю, что именно мне нужно вам рассказать. Он
воевал еше лейтенантом в Афганистане, прошел через все горячие точки бывшего
Советского Союза. В Приднестровье был тяжело ранен, контужен. В Чечне потерял
левую руку. Был комиссован, сам попросился в нашу организацию. Получил звание
Героя России. У вас нет другого списка?
Караев по-прежнему молчал. Он понимал, почему так бурно
реагирует генерал.
– Вы помните историю с героем Советского Союза, который
оказался предателем? – неожиданно даже для самого себя спросил
Караев. – Ведь тогда никто даже предположить не мог, что он способен на
подобное. Кажется, его фамилия была Кулак или что-то в этом роде. Иногда такое
случается~
– Это не тот случай, – возразил Большаков. –
Лучинский щепетилен до мозга костей. Вы знаете, что он сделает, если узнает,
что вы включили его в список подозреваемых? Я вам скажу. Он возьмет пистолет и
застрелится. Есть такие офицеры и в наше время, Тимур Аркадьевич, для которых
честь и любовь к Родине не пустой звук. Еще остались~
– Я понимаю, – глухо ответил Караев. – Если вы
считаете, что я азербайджанец и не чувствую вашей любви к Родине~
– Я этого не говорил, – перебил его Большаков, – и
никогда не скажу. И вы не говорите никогда. Насколько я помню, ваша бабушка по
отцу была еврейкой и значит, ваш отец тоже еврей. А Лучинский, между прочим,
молдованин по отцу. Писаренко – украинец, Кучуашвили – грузин. Мы все жили в
одной большой стране, Тимур Аркадьевич, и одинаково честно служили своей
Родине. Даже если сейчас нашу страну растащили по национальным квартирам. Но
ваш список меня просто огорчил. Очень огорчил. Здесь нет ни одного человека, за
которого я не мог бы поручиться. Ни одного. Только Лучинского я знаю восемь
лет, остальных гораздо больше. В организации нет случайных людей. Если хотите
мое мнение – каждому из них я безусловно доверяю. И не на девяносто девять
процентов, а на все сто. Я скорее поверю, что сам являюсь резидентом американской
разведки, чем в виновность моего друга Павла Писаренко. Ошибки исключены?
– Полностью, – прямо ответил Караев. – Я поэтому
столько раз и перепроверял. Только эти четыре офицера, и больше никто.
– Будем считать, что я принял вашу бумагу, – тяжело
вздохнул Большаков, – и теперь вы уйдете, а я должен решить, что мне
делать. И как мне проверять людей, которых я знаю десятки лет. Что вы об этом
думаете?
– Я не считаю, что внешнее наблюдение может дать
какие-нибудь результаты, – осторожно предположил Караев, – мне нужно
ваше разрешение и несколько сотрудников в помощь, чтобы начать работу по
каждому из этой четверки.
– Для организации наблюдения нужно иметь три пары
сотрудников. Помноженные на четыре. Иначе говоря, вы хотите, чтобы я выделил
вам двадцать четыре человека? У меня просто нет столько сотрудников.
– Я уверен, что мы ничего не выясним, организовав наружное
наблюдение, – повторил Караев. – Если «крот» один из них, он не будет
искать примитивных контактов с каким-нибудь связным или встречаться с американским
дипломатом. Все будет организовано так, чтобы любой наблюдатель ничего не смог
понять. Поэтому мне не нужны двадцать четыре человека. Мы будем работать с
документами и с конкретными людьми. Но не следить за ними, а проверять их
деятельность за последнее время.
– Сколько людей вам понадобится?
– В идеале четверо, но можно троих. Я думаю, мы справимся.
– Я дам вам двоих. Чем меньше людей будет знать о вашем
списке, тем лучше. И учтите, что все результаты вашей проверки вы должны будете
докладывать лично мне. Только мне и никому другому. Ни при каких
обстоятельствах.
– Конечно.
– Вы свободны, – наконец сказал Большаков. Караев
поднялся, собрал свои бумаги и пошел к выходу.
– Тимур Аркадьевич, – остановил его генерал, когда он
уже выходил из кабинета. Караев обернулся.
– Вы хотя бы понимаете как больно вы мне сделали? –
неожиданно спросил Большаков.
– Понимаю, – тихо ответил Тимур и вышел из кабинета.
Оставшись один, Большаков снова посмотрел на список и
поморщился. Затем открыл ящик стола, достал коробочку с лекарством. И
соединившись со своим секретарем, попросил принести ему стакан теплой воды. У
него давно не было такой сердечной аритмии.
За пятнадцать дней до начала событий. Лондон
Витовченко поднял воротник куртки. Опять пошел дождь. Он с
ненавистью взглянул на небо. Как он не любил эту вечно сырую погоду английской
столицы! Как он не любил это неопределенное состояние полуосени-полувесны,
которая была так характерна для Лондона. Здесь не было привычных суровых
морозов, снег почти не выпадал, а если и выпадал один раз в год, то быстро
таял. Зато здесь все время была неприятная холодная погода и вечно тусклое
солнце, даже летом. Витовченко недовольно завертел головой. В последнее время
болела шея, он почти отвык от физических нагрузок и чувствовал, как теряет
форму, постепенно набирая достаточно солидный вес. Это ему не нравилось, но
следить за состоянием своей фигуры у него не было ни желания, ни времени.
Он ждал, когда подъедет Ланьель. Француз наконец показался,
вышел из метро с поломанным зонтиком, который сразу сложился и едва не вылетел
у него из рук. Вдовиченко нахмурился. Неужели этот кретин не мог достать
нормальный зонтик? В любой химчистке его можно купить за несколько фунтов.
Ланьель был в каком-то широком сером плаще и в смешной беретке, которая тоже не
очень смотрелась в таком комплекте. Ланьель словно обладал определенным
антивкусом, выбирая вещи, которые ему чудовищно не подходили.
– Добрый день, дорогой мистер Витовченко, – обрадовался
Ланьель, увидев своего старого знакомого, – я так рад, что вы меня
дождались.
– Почему вы не отвечали на мои звонки? – зло спросил
Витовченко. – Я сегодня с утра звонил вам несколько раз.
– У меня села батарейка, – виновато произнес Ланьель,
показывая телефон. – Так получилось.
– По-моему, вы делаете это нарочно, чтобы я не сомневался в
вашей никчемности, – зло проговорил Витовченко. – Неужели вы не
понимаете, что, возможно, получили единственный шанс в своей никчемной жизни
заработать большие деньги. И вы хотите упустить этот шанс?
– Нет, – сразу ответил Ланьель, – ни в коем
случае. Я готов ради денег сделать для вас все, что угодно. Все, о чем вы меня
попросите. Но у меня действительно закончилась зарядка в телефоне.
