Кстати, кинокадры одного из лиепайских расстрелов сохранились и теперь бессчетно тиражируются во всем мире в фильмах о холокосте. И не только: во многих книгах, в документальном кино они стали одним из самых страшных примеров ужасов, которые творили фашисты и их приспешники из числа местных коллаборационистов в годы Второй мировой войны! Кстати, в Лиепае ходили слухи, что немцы специально снимали эту казнь, производимую латышскими добровольцами, чтобы те остались на вечном у них крючке.
Местный гебитскомиссар Альнор беспрерывно посылал стрелкам спиртное: офицерам — коньяк и ром, а рядовому составу — самогон и водку. Закуски на место казни также подвозилось вдоволь. Обратно машины уходили, доверху загруженные одеждой убитых.
Будет уместно заметить, что заработная плата холостого полицейского составляла 2,40 рейхсмарки в день, женатого — 3,40, унтеры получали соответственно 3 и 4 марки.
Расстрелы продолжались всю зиму.
Из отчетов: «Расстреляно 6 коммунистов, 38 евреев и 173 цыгана… За попытку побега из лагеря военнопленных расстреляно 57 человек…»
В феврале 1942 года в шкедских дюнах нашли смерть еще около ста пятидесяти евреев. Еврейский вопрос в Лиепае был полностью решен! После каждой казни полицейские привозили русских пленных, которые зарывали ямы. По окончании работ их тоже расстреливали.
18 марта 1942 года 21-й полицейский батальон стоял в парадном строю напротив церкви Святой Анны. На площади перед ними — командир сил СС и полиции в Латвии бригадефюрер СС Шредер, а также руководители лиепайского самоуправления — окружной голова Мурниекс, городской голова Блаус, начальник городской полиции Хейсс, председатель окружного суда Берзиньш.
Звучали торжественные слова прощания, напыщенные речи городских вождей, повод, надо сказать, нешуточный: 21-й батальон введен в состав специальной боевой группы, недавно сформированной самим обергруппенфюрером СС Еккельном. И в ее составе отправляется под Ленинград.
Торжественное богослужение в церкви Святой Анны началось песнопением. Из рук святых отцов Валтера, Силениека и Лиепы полицейские получили святое причастие, потом со слезами на гхазах спели «Боже, храни Латвию!». И отправились к далекому русскому заснеженному городу. Обо всем этом с восторгом поведала газета «Курземес вардс».
Адъютант немецкого окружного комиссара Дитриха был гораздо лаконичнее: «21-й полицейский батальон. Офицеры Якоб и Коваль, бухгалтер Трейтель (сначала названы, естественно, немецкие офицеры и немецкий бухгалтер, а уж потом… — Примеч. авт.), оберст-лейтенант Рутулис, 17 офицеров, 62 унтер-офицера, 377 рядовых, 32 коня, 4 кухни 30 марта 1942 года выехали в Красное Село».
Батальон по пути на фронт проинспектировал сам Еккельн и удостоил его похвалы.
Вскоре на страницах «Курземес вардс» появилась новая рубрика — «Письма с фронта».
«…Петербург отсюда можно видеть невооруженным глазом. Вчера мы видели налет многих самолетов на Петербург. Неизгладимое впечатление от героического немецкого воздушного флота…»
Но дела на фронте шли туго. Одно дело — расстреливать голых безоружных детишек и старух и совсем другое — штурмовать позиции упорно обороняющихся русских, пробиваясь сквозь стену огня. Рассмотреть Ленинград поближе не удалось, очень многим вообще больше ничего рассматривать не привелось. Вместо железных добыли они в боях деревянные кресты. Особенно сильно потрепали латышских полицаев под Красным Селом в июле 1942 года. Рутулис оказался совершенно бездарным командиром, и ему пришлось передать батальон Кандису, кстати, как и Цукурс, бывшему латвийскому авиатору. Но и тому Железный крест не достался. После ранения он лечился в Елгаве, где его по пьянке застрелили немецкие офицеры.
В 1943 году остатки 21-го полицейского батальона, как и другие латышские полицейские части, вошли в состав латышского эсэсовского легиона.
Глава седьмая
Тихая провинция
Изверги
В небольшое зарешеченное оконце под самым потолком камеры время от времени били капли дождя, пару раз обергруппенфюрер слышал стук мелких градин. Зима, похоже, начиналась слякотно. Тусклая потолочная лампа в металлической обрешетке горела круглые сутки. На допросы его выводили в разное время — то после обеда, то заполночь, день с ночью уже давно спутались в сознании Еккельна.
Время кончилось еще в подмосковном лагере для пленных высших офицеров рейха, в этом, как его, Красногорске… и не выговоришь. Дни слились в одну бешеную круговерть еще раньше, в мясорубке отчаянных боев на Одере в конце апреля, когда он, командуя 5-м горным корпусом СС, получил приказ от фюрера стоять насмерть. Несколькими сутками позже ошметки корпуса гибли под гусеницами русских танков, дрогнули фланги, а фельдмаршал Кейтель внезапно скомандовал Еккельну пробиваться к Берлину.
29 апреля его дважды ранило, а днем спустя он очнулся от омерзительно близкой русской речи. Обергруппенфюрер СС, генерал полиции был пленен чумазыми «иванами». И с того момента смена дня и ночи для него уже совершенно не имела никакого значения, да и живым он оставался, как бы это поточнее сформулировать, скорее формально…
Допросы генерала вел майор госбезопасности Цветков, переводчики менялись: первый — сухопарый светловолосый прибалт, второй — пониже, очень походил на еврея. Усмешка судьбы — ответы обергруппенфюрера СС Фридриха Еккельна переводит на русский какой-то местный еврейчик. Но держится, надо признать, молодцом, учитывая то, о чем спокойно и отстраненно рассказывает немолодой сухощавый немец с серым морщинистым усталым лицом, в поношенном офицерском френче без знаков различия и генеральских галифе со споротыми лампасами…
— Скажите, что вам известно о стерилизации советских гражданок еврейской национальности в Риге?
— То, что подчиненные мне органы СД и гестапо занимались стерилизацией еврейских женщин в Риге, это точно. Об этом мне докладывал Панцингер, Пифрадер или Фукс. Стерилизацию еврейских женщин проводил подполковник медслужбы доктор Мейкснер. Он был руководящим врачом СД и гестапо в Остланде.
Интересно, подумал вдруг Еккельн, глядя на майора Цветкова, какое у него звание по-нашему. Что-то ему объяснял давно Ланге про эти русские звания в НКВД, они отличались от армейских. Руди тогда был весел и возбужден. Начальник гестапо Остланда доктор Рудольф Ланге только что расколол агента-парашютиста НКВД, взятого тепленьким с места выброски. Местные сами заметили купол, вызвали своих полицейских, и через три часа русского уже допрашивали в Риге. Штандартенфюрер, решил Еккельн. Точно, и этот штандартенфюрер. Могли бы подобрать офицера и повыше чином, подумал он. Хоть бы из уважения к его генеральскому званию. Хотя, с другой стороны, все это — допросы, очные ставки, свидетельские показания — суть ерунда, пустые формальности и прихоть победителей. Он выполнял свой долг перед рейхом и рейхсфюрером. Германия надорвалась, великая мечта, объединившая нацию в едином порыве, рухнула, похоронив под своими обломками рейх и всех немцев, да и его самого. Ясно, что его прикончат и какая разница, как…
