Чтобы завладеть жар-цветом, люди издавна шли на разные хитрости и подлости — тех, кто честно пытается достать заветный цветок, очень мало. Лихо знало об этом и не удивилось словам девушки.
— Ты верно угадала, — промолвило оно. — В моем лесу много жар-цвета, и кое-какие завтра расцветут. За один жар-цветок я готово согласиться с тобой на мену, но коли обманешь и не явится сюда никто — берегись! Не будет тебе ни в чем удачи от веку!
Оно сжало ей плечо, и Беляна завизжала от ужаса и боли.
Когда Лихо отняло костлявые пальцы, на плече ясно отпечатался значок, похожий на буквицу.
— Это знак мой тебе, — сказало Лихо. — Коли обманешь — нигде от меня не укроешься — найду и отомщу!
— Я все сделаю, не обману, — заторопилась Беляна, плача от боли в обожженном плече. — Не один, так другой — двое их, я одного тебе отдам, а получится, так и обоих… Только отпусти меня…
Она закрыла лицо руками и заплакала.
— Иди прочь, — прошипело Лихо, и по его знаку метла взвилась в воздух и закружила над Беляной.
Лихо быстро скрылось в чаще — только где-то вдалеке слышались его шаги.
Все тело Беляны ныло, но опять обрело легкость, и метла покорно далась в руки. Прежде чем улететь, девушка огляделась и поняла, что Лихо сказало правду — на поляне там и тут проглядывали листья разрыв-травы. Все они были большие, сильные — расцвести завтра может любой из них.
Беляна вскочила на метлу и быстро полетела в деревню, чтобы ее отсутствие не было замечено раньше времени.
Наутро все в деревне суетились в радостной предпраздничной кутерьме. Юноши и девушки первыми отправились на Ярилин кряж. Семейные пошли туда позже.
Ярилин кряж, ведущий на восток, откуда уже пустилось в путь по небу солнце, был украшен цветами. Всюду высились сложенные для костров дрова. Они образовывали два полукольца, в центре которых стояло чучело Купалы, пока еще не обложенное хворостом. Девушки уже успели оплести его цветами и все носили и носили венки, складывая их к ногам Купалы. Все они были в новых белых рубахах с вышивкой и с распущенными косами.
Буян с рассвета куда-то пропал, и до самого полудня Вла-стимир его не видел. Но на Ярилином кряже гусляр вдруг появился. В белых рубахе и штанах, с венком в золотых кудрях и широкой улыбкой на красивом лице, он вышел вперед, и его приветствовали криками: «Ой, Купала! Ладо Купала!» Гусляр вскинул руки, словно обнимая народ, и Властимир, хоть и радовался и даже кричал вместе со всеми, все же чувствовал легкую зависть к этому красавцу — сегодня все девичьи сердца будут принадлежать ему, только выбирай.
Два парня подвели ему белого коня, грива которого тоже была украшена цветами и колосьями ярового хлеба. Буян одним прыжком вскочил на спину неоседланного коня и, правя им коленями, проехал рысью перед всеми под приветственные крики.
Девушки окружили его, и с песней он отправился с кряжа к полям, сопровождаемый пляшущей и поющей свитой.
Настоящий праздник начался с закатом, когда зажгли костры на Ярилином кряже. Молодежь вернулась туда, и Буяна сразу же окружили парни и девушки, забрасывая его цветами.
Буян соскочил с коня. Девушки тут же образовали хоровод и закружили вокруг Буяна. Другие водили вместе с парнями хоровод вокруг костров и чучела Купалы. У многих парней в руках были факелы, и чем темнее становилось на небе, тем явственнее казалось, будто эти огоньки пляшут вместе с людьми.
Где-то зачинали песни, но все замолчали, когда Буян запел возле самого большого костра. Он опять сидел на коне. Жеребец стоял под ним смирно, тоже зачарованный песней.
Все образовали один большой хоровод. Девушки подхватывали запев Буяна:
Ой, встало да красно солнышко!
Ой, Ладо мое, Купало!
А с солнцем да светлый месяц!
Ой, Ладо мое, Купало!
И вышли ко круче девушки,—
Ой, Ладо мое, Купало!—
восславить Ярилу-молодца.
Ой, Ладо мое, Купало!
Как скачет он по цветам-росе,—
ой, Ладо мое, Купало!—
по всем полям мимо реченьки,—
ой, Ладо мое, Купало!—
да по всей по родной сторонушке!
Ой, Ладо мое, Купало!
И все его славят, молодца,—
ой, Ладо мое, Купало! —
огни ему жгут купальные,—
ой, Ладо мое, Купало!—
да песни поют венчальные.
Ой, Ладо мое, Купало!
Венчается с красной девицей —
ой, Ладо мое, Купало!—
венчается добрый молодец.
Ой, Ладо мое, Купало!
Венчает их солнце ясное,—
ой, Ладо мое, Купало!—
костер их венчает в полночи,—
ой, Ладо мое, Купало!—
да светлый Ярило-молодец,—
ой, Ладо мое, Купало!—
их дарит своею милостью.
Ой, Ладо мое, Купало!
Последний запев повторяли уже все участники праздника. Девушки с визгом бросились в стороны, когда мимо них с мычанием и блеянием прошло стадо, которое гнали парни мимо Купалы, чтобы светлый бог одарил его своей милостью. Буян с широкой улыбкой проводил глазами коров и овец и, когда они скрылись во тьме, ударил своего жеребца пятками и погнал его на костер.
Все бросились врассыпную, но белый конь, чувствуя силу и умение всадника, птицей взвился над пламенем, не задев огня даже кончиком копыта.
Громкие крики были ответом на этот прыжок, и началось веселье. Скоро уже почти все прыгали через костры, мелькая белыми рубахами. Наиболее смелые скинули их и скакали нагими. Некоторые прыгали парами — их приветствовали особенно радостно. Удачливые прыгуны целовались тут же, на виду у всех, и убегали к идолу Купалы, где их ждал Буян с благословением.
Другие бежали к реке, оттуда уже доносились гадальные песни. С кручи было видно, как плывут по воде вдоль берега крошечные огоньки в венках.
Ночь окружила Ярилин кряж со всех сторон, в ней то там, то здесь вспыхивали огни, колокольчиками звенел девичий смех и песни, радостные и притворноиспуганные взвизги, не смолкали клики. Все закружилось в кутерьме общего праздника, когда забываешь, кто ты и где. В эту ночь исчезло все, что человека вело по жизни, все теряло смысл и значение — остались только песни, танцы, прыжки через костры, девичьи тайны и манящие таинственные тени в роще.
На миг очнувшись от сладкого угара Купалиной ночи и игрищ, Буян вдруг вспомнил о Властимире, но князя нигде не было. Впрочем, он давно не видел и Беляны, которая все, как помнилось, держалась подле резанца. Многие же парни и девушки уже разбрелись парами по роще. Князь мог последовать их примеру, и гусляр забыл про Властимира.
Властимир брел по роще хмельной без хмеля. Волшебные чары Купалиной ночи дурманили его голову. Неясная тревога и жажда необычного теснились в его груди, влекли куда-то. Он забыл про покой. Весна его давно ушла, миновали наивность и веселье юности, он был зрелым мужем, дожившим почти до тридцати лет, и три года из них на его плечах лежала забота о княжестве, но сейчас ему вдруг безумно захотелось сбросить груз лет и княжения, стать моложе. Впервые с тоской он подумал о Веденее — как далека и недоступна и вместе с тем желанна она! Побежать бы сейчас вместе с нею по притихшей роще, подальше от людей, обнявшись, упасть в росистую траву и забыть про все до утра… Но во тьме ночи не он — другие парни целовались с девушками, не она — другие девушки смеялись и в притворном испуге закрывались рукавами, другие пары бегали в чащу, сторонясь таких, как он, томящихся одиночек, пропадая в роще Купалы. И Властимир все брел и брел, шатаясь по роще, хватаясь за стволы и не зная, куда несут его ноги, — он просто не мог стоять на месте в такую ночь.
