— Что это?
— Могила, — просто объяснил Призрак. — А я ее сторож. Я не могу умереть, ибо и тот, кто лежит в земле, не умер. Потрогай ее!
Керагаст опустился на колени. Земля здесь была теплой и мягкой, хотя вокруг лежала твердая холодная и сухая глина. При желании ее можно было разрыть даже пальцами.
— Это потому, что он до сих пор жив, — ворчливо сказал Призрак за спиной. — Иногда он начинает ворочаться и даже стонет и бормочет что-то. У меня волосы на голове шевелятся в такие минуты. Кажется, все бы отдал, лишь бы перестать видеть и слышать это!
— Кто это? — промолвил Керагаст и сразу же прикусил язык, чувствуя, что не желает знать ответа.
— У него больше нет имени, — ответил Призрак. — Уже почти столетие он лежит тут. Ждет чего-то… Что там, наверху?
— Собор, — почему-то ответил молодой рыцарь.
— Так я и думал. Вот что не дает ему умереть! И в соборе, наверное, идут службы?
— Трижды в день. Весь Орден молится о здравии Великого магистра. Кроме того, я иногда…
Керагаст оборвал сам себя. Мысли понеслись вскачь в разные стороны, и ему понадобилось несколько минут, чтобы выстроить их в ясной последовательности и озвучить.
— Если вы и он, — юноша указал на могилу, — не можете умереть, то, может быть, вы согласитесь пойти со мной? К Великому магистру? Вы сами сказали, что…
— Что я устал от жизни? Можно сказать и так. Разве это жизнь? Но я не могу умереть! Я вычеркнут из мира живых, но и в мир мертвых для меня нет хода. Я Призрак! И я обязан сторожить Безымянного!
— Идем со мной! Великий магистр нуждается в помощи! Вы говорили, что можно заставить смерть подождать, если кто-то согласится уйти с нею. Я прошу вас! Если вы откажетесь…
— То ты уйдешь вместо магистра? Но вот еще вопрос: а согласится ли смерть на такую замену? А если я уйду с тобой, кто станет сторожить Безымянного? Кто станет жить здесь, без света дня? Без голосов людей, слыша только дикий вой и вопли этих тварей, в которых от человека остались лишь две руки, две ноги, голова и отсутствие хвоста? Кто согласится стать Призраком, причем не сразу, а постепенно, в течение долгого времени, не заметив перехода? — Я.
Худое лицо Призрака с прекрасно сохранившимися человеческими чертами — так хорошо сохранившимися, что его мог узнать кто-то из родных и знакомых, — вдруг приблизилось к лицу молодого рыцаря.
— Ты? Подумай дважды прежде, чем решаться на такое! Нужна ли тебе такая жизнь? А если все напрасно? Если я не захочу? Или смерть не удовольствуется мной одним? Твоя жертва окажется напрасной, а изменить ты уже ничего не сможешь?
По мере того как он говорил, кровь отливала от лица Керагаста, конечно, это все равно не было заметно в кромешной тьме. Впрочем, кто сказал, что Призрак не видел во мраке?
— Мне все равно, — прошептал молодой рыцарь. — Кроме сэра Годована, у меня никого нет. И не было никогда.
— И уже никогда не будет!
Светлые глаза и непослушная прядь рыжеватых волос, выбившаяся из-под капюшона обычного плаща горожанки. Мягкие губы, пахнущие цветами и травами. Талия, мягко поддающаяся под пальцами… Этого тоже не будет никогда. Что ей делать здесь, во мраке, с живыми мертвецами?
— Если он умрет, мне тем более будет незачем жить, — прошептал молодой рыцарь.
— Что ж, тогда пошли!
Призрак взял его за руку и направился прочь по коридору так спокойно и уверенно, словно все время своего существования ждал именно этого.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Терри очень не хотел возвращаться в монастырь Ордена Щитоносцев, но ему пришлось это сделать. Оказалось, что его искали с самой полуночи и лишь на рассвете, когда королевский дворец начал пробуждаться к активной жизни, клюющего носом молодого человека выловили блуждающим по коридорам в поисках улик. Четыре рыцаря-щитоносца подошли с четырех сторон, довольно профессионально взяли его в кольцо и предложили пройти с ними. Спорить не хотелось, сопротивляться было себе дороже. Нет, конечно, он мог отбиться от них, но только при помощи магии, а выдавать себя Терри не хотел. Пришлось подчиниться.
В Обители дым стоял коромыслом. На соборной колокольне звонили благовест, да так красиво, что равнодушный к музыке Терри остановился послушать. Рыцари, оруженосцы и послушники носились как угорелые.
Удивленного Терри проводили прямиком к покоям Великого магистра. Здесь было настоящее столпотворение — в коридоре собрались старшие рыцари и магистры рангом поменьше, а также кое-кто из монахов. Двери покоев были распахнуты, и время от времени кто-нибудь входил или выходил оттуда. Раздавались голоса — большей частью удивленные, но попадались и встревоженные. Мимо застывшего на пороге Терри прошел монах. Скрестив на груди руки, он прижимал какой-то сверток и тихо шептал себе под нос. Молодого человека качнуло, когда тот проходил мимо — монах был явно сильным магом, причем знающим о своей силе. К удивлению Терри, тот тоже приостановился, словно налетел на стену, и смерил молодого человека взглядом, будто прикидывал, во что его превратить. Два мага почувствовали друг друга, и Терри напрягся. Здесь никто не должен был догадаться, какие знания ему доступны. Он же играет роль человека, который никогда не колдовал и не видел, как это делается.
— Что там случилось? — невозмутимо спросил Терри, когда пауза слишком затянулась. Затянулась настолько, что стоявшие поблизости рыцари обратили на них внимание.
— Сам не знаю, — пожал плечами монах. — Это какое-то чудо! Несомненно одно — там побывала смерть.
— Смерть? Как — смерть? — не дали Терри раскрыть рта стоящие рядом рыцари. — Великий магистр умер?
— Нет, но…
Дослушать Терри не дали — его буквально втащили в покои новоявленного дядюшки.
В передней приемной, из которой был путь только в спальню сэра Годована, толпились магистры и несколько пожилых монахов. Некоторые из них, если верить аурам, тоже были магами, явными или скрытыми, все они разом повернулись, когда молодой человек показался на пороге.
— Что случилось? — спросил он, вспомнив наконец, что он двоюродный племянник главы Ордена и должен переживать за жизнь дяди. — Где сэр Годован?
— Я здесь, — очень тихо, но внятно произнес кто-то за спинами собравшихся.
Люди отпрянули в стороны, образовав что-то вроде живого коридора, по которому Терри на негнущихся ногах подошел к глубокому креслу у окна, в нем, накрытый пледом, сидел Великий магистр.
Болезнь сильно изменила его. От пышущего здоровьем сорокапятилетнего богатыря остался только остов. На вид ему сейчас было больше шестидесяти. Волосы практически полностью поседели, на лбу обозначились залысины, на щеках серела неприглядная щетина. Туника болталась на плечах как на вешалке. Когда-то мощные руки безвольно лежали поверх пледа и больше походили на суставчатые лапы какого-то монстра.
