— А место? — добавил Даббс. — Ему еще нужно
поискать подходящее место.
— Место он уже нашел, — возразил Дронго, — и указал
нам ориентир. Думаю, будет правильно, если вы опять подключите к расследованию
ваших сотрудников. Пусть они проверят все центральные отели Флоренции и обратят
внимание на англичан, приезжавших сюда в последние месяцы. Нужно сравнить эти
списки с фамилиями людей, прибывших во Флоренцию сегодня.
— Нам понадобится помощь местных муниципальных
служб, — заявил Даббс, глянув на Террачини.
— Разумеется, — согласился итальянский
комиссар. — Мы проведем параллельную проверку. Карабинеры тоже обещали
свою помощь.
— Как он убивает свои жертвы? — мрачно спросил
Дронго. — Патологоанатомы, должно быть, установили последовательность его
действий?
Террачини мрачно кивнул.
— Он действует, как самый настоящий садист. Сначала
делает легкие надрезы по всему телу — достаточно болезненные, но неопасные. В
основном на спине. Затем приступает ко второму этапу: наносит раны на ноги —
уже более серьезные, чуть выше стопы. И наконец, самые глубокие раны оставляет
на руках. Удивительно, что никто не слышит криков жертвы. Выходит, он затыкает
им рот. Ему важны не крики женщины, а сам процесс ее истязания. На руках такие
сильные разрезы, что она может умереть, если ее так оставить. Но «мясник»
наносит последний удар — в горло. Уже в самом конце. Наши эксперты считают, что
он даже ждет, когда женщина начнет умирать, прежде чем это делает. Не случайно
же он выбрал себе имя Ангел Боли, — закончил Террачини.
— Вообще-то он должен бы бить в сердце, —
неожиданно заявил Дронго. — Почему именно в горло?
— Что вы сказали? — изумился Террачини. —
Откуда вы знаете, как он должен действовать?
— Этот человек достаточно образован, — напомнил
Дронго, — раз вспомнил нашумевший кинофильм о каннибале-убийце, которого
искала полиция. Тот повторял своеобразное распятие Христа. Сначала нанесение
побоев по спине, затем распятие на кресте и последний укол в сердце, как
милость римского легионера, чтобы Христос не мучился. А этот бьет в горло.
Почему? С чего это он изменил ритуал? И почему истязает женщин? Ведь распяли
мужчину. В чем смысл его метода? У любого маньяка существует своя система
координат, своя выстроенная система действий. Пусть порочная и страшная в своей
безнравственности, но система, которой он придерживается.
— Извините, — пробормотал Террачини, — мне не
нравятся ваши сравнения. Я христианин и католик. Признать, что этот негодяй
повторяет распятие Господа, — значит поверить, что Господь допускает
существование такого зверя. А мне не хочется в это верить.
— Господь допускает существование Сатаны, —
заметил Дронго, — и не наказывает людей за куда более страшные
преступления. Откуда нам с вами знать замысел Божий? Может, с точки зрения
Бога, мы выбраны его орудием, чтобы покарать мерзавца. А его Господь сделал
волком, чтобы держать стадо в страхе.
— В нашей работе невольно становишься богохульником и
атеистом, — примирительно произнес Брюлей. — Но наш коллега Дронго
прав. Похоже, что этот тип каждый раз повторяет какой-то ритуал, понятный
только ему. На это обратили внимание эксперты Интерпола еще пять лет назад. Это
его характерный почерк…
— Извините. — Дронго поднялся и вышел в тамбур
вагона.
Через некоторое время там же появился и комиссар Брюлей.
Здесь тоже нельзя было курить, поэтому когда комиссар достал трубку, Дронго
лишь скосил глаза на предупреждающую надпись, но ничего не сказал. Брюлей, перехватив
его взгляд, тоже посмотрел на перечеркнутую сигарету, затем пробормотал что-то
невразумительное и убрал трубку.
— Что происходит? — спросил он. — Откуда
такая экзальтация? Ты нервничаешь больше обычного.
— Не могу, — сознался Дронго, — мне было
легче разоблачать шпионов и работать с разведчиками, чем заниматься таким
чудовищем. Я не в состоянии понять логику его действий, не просчитываю их
закономерности. Поэтому боюсь. Может быть, я ошибся. И башня Палаццо Веккьо —
это всего лишь его отвлекающий маневр для нас. А он в это время зарежет
кого-нибудь в другом месте. И меня снова позовут смотреть на очередную жертву.
Я очень боюсь ошибиться. Ведь следствием моей ошибки будет смерть какой-то
несчастной женщины, как в Риме.
— Никто в этом не виноват, — возразил
комиссар. — Ты не мог предотвратить то убийство.
— Не знаю. Мне кажется, что мог. Нужно было с ним
разговаривать, пытаться его убедить, понять его характер, мотивацию его
поступков. А я был слишком озадачен его звонком, он оказался для меня абсолютно
неожиданным. Словом, я не был готов к такой ситуации.
Брюлей снова достал трубку и опять ее убрал.
— Не нужно себя винить, — тяжело вздохнул
он. — В моей жизни было немало случаев, когда я вот так же считал лично себя
виноватым в чьей-то гибели. И мне часто приходилось задавать себе вопрос:
правильно ли я поступаю, не слишком ли жестоко отношусь к людям, в том числе и
к преступникам? Но я всегда помнил, что существует закон. Закон, который я
обязан защищать, и люди, о которых я тоже обязан думать. Вот я и старался
защищать закон и помогать людям. Не мне судить, как это получалось, но сейчас
думаю, что моя позиция изначально была верной. Помогать и защищать. Вот для
чего мы нужны. Так что не считай себя виноватым из-за действий этого маньяка.
Мы все немного в ответе за его убийства. Если на земле совершаются такие
преступления, значит, часть вины лежит и на нас.
— Ваш земляк Экзюпери говорил, что быть человеком — это
значит чувствовать себя за все в ответе, — глухо напомнил Дронго, глядя в
окно.
— Наверное. — Брюлей опять достал трубку. —
Ты не знаешь, где тут можно курить? Эти строгие европейские правила скоро
сделают из меня неврастеника.
— В соседнем вагоне, — усмехнулся Дронго. —
Кажется, тот вагон для курящих.
— Как резервация для индейцев, — неодобрительно
пробормотал комиссар, проходя в следующий вагон.
За их спиной бесшумно открылись автоматические двери, и в
тамбур вышла Луиза. Увидев ее, Брюлей понимающе кивнул и прошел дальше. Луиза
приблизилась к Дронго.
— Мне кажется, он беспокоится, — заметила она.
— Мы все беспокоимся, — отозвался он, — но
Брюлей больше других, потому что я приехал сюда по его приглашению. А ты зачем
отправилась с нами? Теперь нам придется все время беспокоиться о твоей
безопасности.
— Это не так страшно, как ты думаешь, — улыбнулась
Луиза. — Между прочим, в нашей операции во Флоренции задействовано около
сорока женщин — работников полиции этого города. Их ты тоже постараешься не
пускать?
— Их я еще не видел, — пошутил Дронго. —
Возможно, они понравятся мне больше, чем ты.
Она улыбнулась. У нее была красивая улыбка.
— Если в вашей стране столько симпатичных полицейских,
преступность должна резко пойти на убыль, — пробормотал Дронго, — но
все равно это очень опасно.
