Змея дернулась, обнажая ядовитые зубы, изогнулась, стараясь дотянуться до лица противника, но торчащая из белого горла стрела мешала ей. Превозмогая боль, она рванулась вперед, и стрела пронзила ее насквозь.
Кольца обмякли, светлые глаза побелели, и змея с шипением сползла на землю. Гамаюн еле удержался на изуродованной, с обломанными сучьями яблоне, раскорячив крылья.
Даждь опустился на колени перед змеей. После смерти тело ее стало меняться — чешуя сползла клоками, открывая гибкое загорелое тело молодой женщины с раскосыми глазами и искаженным ненавистью лицом. Кожа ее во многих местах была исцарапана когтями Гамаюна, в горле торчала стрела.
Обломав еще несколько веток, на землю шумно шлепнулся Гамаюн. Перья его стояли дыбом, на щеке виднелся свежий кровоподтек. Припадая на лапу, он подковылял ближе.
— Я видел, как она капнула ядом на то яблоко, что ты держал в руках, хозяин, — неожиданно тихо промолвил он. — Эта тварь ждала тебя. Здесь она хотела твоей смерти… Не догадываешься почему?
Даждь повернул кончиком лука голову убитой к Гамаюну.
— Догадываюсь. Она похожа на Ехидну, которую я убил. Это, наверное, была ее сестра.
Он не поднимал головы и не видел, как Гамаюн встряхнулся и вскинул крылья.
— Не буду больше тебе надоедать, — заявил он, и в голосе его послышались знакомые жизнерадостные нотки. — Эти схватки не для меня, ты прав… Боюсь, она зацепила меня — отправляюсь лечиться. Спасибо за все, хозяин. Вот теперь мы квиты по–настоящему!
Даждь при этих словах дернулся, как от удара.
— Останься, — произнес он, не поднимая головы.
— Что? — уже по–прежнему беззаботно откликнулся Гамаюн.
— Я уже привык думать, что ты никогда не уберешься, — сказал Даждь, — а ты собрался улетать. Ты прости меня за прошлое. Просто я не думал, что ты… Оставайся!
— Я понимаю — ты не мог простить мне дружбы с Велесом, — презрительно фыркнул Гамаюн. — Но ты сам должен понять, хозяин, родителей не выбирают.
Даждь вскинул брови.
— Так эти слухи… — начал он.
— Это правда! — энергично кивнул Гамаюн. — Велес мой отец.
Пресекая разговор, он отвернулся, глядя на умирающую яблоню. Потом, словно в раздумье, подкатил крылом яблоко, от которого, к счастью, не успел откусить Даждь, и сжал его в когтях. На землю закапал сок.
— На твоем месте, — мрачно буркнул Гамаюн, — я бы подставил свою чару…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Тревога за оставленную на произвол судьбы Марену не давала Даждю покоя, но, видимо, та змея и вправду мстила ему за что‑то и действовала наверняка не одна — через два дня на их след напали наемники Кощея, и пришлось свернуть с прямого пути, путая следы.
Даждь уходил от погони, таща за собой остальных. Несколько дней они лазили по болотам Невриды, отсиживались на крошечных островках посреди непролазных топей. Заглянули в пещеры Святогора, сейчас стоявшие заброшенными и пустыми, и через тайные ходы вышли сразу в Дикие Леса.
Дальше путь их пролегал аж до самых Вогезов, чащ друидов, но в последний миг словно что‑то остановило Даждя, и он повернул к югу, направляясь в Рипейские горы. Однако и до них беглецы не добрались — свернули назад, когда впереди уже вставали синие отроги.
Даждь метался, скрываясь в первую очередь от себя. И в пещерах Святогора, и в болотах Невриды, и в Вогезах, где жили его старые знакомые и соученики по искусству магии и чародейства, и тем более в священных Рипейских горах он мог легко укрыться от преследователя Кощея. Укрыться сам и спасти доверившегося ему Агрика — но никак не Марену. Думы о ней с каждым днем становились все навязчивее, он уже повторял во сне ее имя, как в горячечном бреду, и в начале осени не выдержал — повернул к Пекленским горам.
* * *
Склоны Пекла обступили его со всех сторон. Впереди поднимались гладкобокие горы со снежными шапками на вершинах. У их подножия курчавились кусты, росли деревья и звенели в траве ручьи. В лесах севернее уже пестрели в кронах золотом и медью осенние листья, а птицы тянулись к югу. Здесь же лето отчаянно цеплялось за каждый листик.
Впереди было ущелье, постепенно сужающееся вдалеке. По обе стороны его поднимались заросли. Несколько узких крутых тропок вело сквозь них к вершинам, но у подножия было достаточно места для целого табуна лошадей.
Даждь спешился и отвязал мешок. В нем были чара Грааль и припас на несколько дней. Из оружия он взял только трофейную саблю — она должна была служить ему пропуском.
Агрик, Гамаюн и даже Хорс внимательно следили за его приготовлениями. Даждь поклонился каждому в отдельности и потом — всем вместе.
— Простите меня, — сказал он, — но туда я должен идти один.
— А мы? — воскликнул Агрик огорченно.
— Вы подождите меня здесь, — непреклонным тоном ответил витязь. — Это моя жена. Я не видел ее семь… уже почти восемь лет, мы расстались не как добрые друзья, и я не знаю, захочет ли она со мной разговаривать вообще. Я не буду просить у нее помощи, — Даждь погладил сквозь мешок бок чары, — я иду к на поклон, просить прощения. Мне не нужны лишние уши.
— Так хоть коня возьми. Путь‑то, чай, неблизок!
— Нет. — Даждь взмахом руки остановил шагнувшего вперед жеребца. — Я должен прийти к ней пеший — иначе она не согласится меня выслушать, а мне нужно предупредить ее об опасности. И потом… — замялся он, — меня что‑то тянет к ней. Тянет против воли. Я не в силах с этим бороться. Прощайте!
Гамаюн все это время просидел на валуне с отрешенным видом, но тут встряхнулся.
— Мне что скажешь, хозяин? — воинственно спросил он. — Я тебе жизнь спас, у меня дар предвиденья есть…
— Присмотри за парнем, —. кивнул Даждь на Агрика. — Хорс и без тебя выживет, а вот он… Жаль будет, если что случится!
— Так ты что, надолго туда собрался?
— Не знаю, дня три–четыре путь туда, там одним днем не обернешься, да обратно, с нею… — подсчитывал Даждь вслух. — Месяц точно, а больше или меньше того — кто скажет! Ждите, до зимы вернусь! Прощайте!
Еще раз поклонившись, он повернулся, вскинул мешок на плечо и решительно зашагал по ущелью.
Гамаюн слетел с валуна и ловко приземлился в опустевшее седло Хорса.
А сколько до той зимы? — пробурчал он себе под нос.
* * *
Рыскающие по горам оборотни давно, чуть не десять дней назад, сказали Марене о том, что в Пекло пробирается одинокий путник, но чародейка не придавала значения этим слухам. Она и в мыслях не держала, что бывший муж явится к ней, а потому появление Даждя было для нее неожиданностью.
Сбитая с толку Марена бегом бросилась к нему навстречу с крыльца и, не сдержавшись, повисла на шее, пряча лицо у него на груди. Все‑таки соскучилась по мужу! Но в тот миг, когда Даждь обнял жену, привлекая ее к себе, Марена овладела собой.
