— Нет, — услышал Кощей собственный голос. — Разбуди его сначала.
— Ты ума лишился! — воскликнула Марена. — Разбудишь — а он сам же тебя и уничтожит!
— Во–первых, Макошь говорила, что это сможет сделать лишь его сын, — возразил Кощей. — А во-вторых, негоже сонного убивать. И вообще, что станут обо мне говорить? Что для меня врагов моих ловят женщины? Ну уж нет! Мы расправимся с ним по–другому, но так, что никто следов не найдет, даже если очень захочет! Я все сказал!
Не оборачиваясь, Кощей первым покинул подвальчик.
Марена последовала за ним, но задержалась, запирая каморку.
Падуб, сторож–пекленец, пожирал ее глазами. Чародейка вспомнила недавний разговор и поманила сторожа пальцем.
— Помнится, я говорила, что отпущу тебя назад, в Пекло, если ты поможешь мне изловить моего врага, — шепнула она юноше. — Враг благодаря тебе пойман, но по–прежнему опасен. Мы не можем его убить, но нам необходимо от него избавиться. Ты родился в Пекле и наверняка знаешь какое‑нибудь местечко, где его тело не отыщут и через триста лет. Подумай хорошенько! Вспомнишь такое место, проводишь нас туда — и можешь отправляться домой, к родителям. Ты меня понял?
— Мой отец убит, — севшим голосом ответил Падуб, — но место такое я знаю. Туда отвозили тела казненных преступников. Отец как‑то сопровождал туда одного…
— Хорошо. — Чародейка коснулась ладонью лба Падуба. — Я позову тебя!
* * *
В тереме у Кощея на шее повисла с радостным визгом третья его сестра, Горынь, дочь Змеихи и сестра погибших Ехидны и Яблони, с весны жившая у Марены как подруга и наперсница. Она ничего не знала о судьбе старших сестер. Горькую весть принес ей сам Кощей, и девушка с готовностью поклялась отомстить.
— От меня он не уйдет, — шипела она. — Если ты, братец, не можешь убить сонного, то я не такая трусиха. У меня достанет смелости вырезать ему сердце, самой зажарить и съесть его!
— Если я его убью, рано или поздно отыщут следы, — возразил Кощей. — Найдут тело… А если расправиться с ним, не убивая, то никто не станет его искать, потому как никто не видел его мертвым. Будут считать, что он пропал где‑то в мире.
В комнату незаметно вошла Марена и остановилась на пороге, слушая разговор.
* * *
До самой полуночи продолжалась тихая, потаенная беседа. Когда умаявшиеся за день холопы отправились на отдых, сторож–оборотень тайным ходом провел к чародейке Падуба. Выслушав ее, юноша согласился помочь.
Под покровом темноты, которая в глубоком ущелье Марены была еще мрачнее, несколько теней выскользнули из терема. Через некоторое время они вернулись — с ними были еще четверо, отобранных из числа холопов. Всем им пообещали свободу, если они согласятся молчать о том, что увидят.
Падуб лично сопроводил их в подвалы, где с них сбили цепи и провели к той самой каморке, где по- прежнему спал Даждь.
Сварожича оказалось не так легко не только убить, но и отравить. Когда Марена вошла к нему первая, она сразу почувствовала, что пленник просыпается. Он беспокойно метался во сне, что‑то бормотал и порывался вскочить, когда чародейка простерла над ним руку, творя заклинание.
Сзади неслышно подошла Горынь, прижимавшая к груди кружку с сонным зельем.
Девушка была очень похожа на своих сестер — то же тонкое, стройное тело, те же раскосые глаза на узком лице. Только кожа была чуть темнее и грубее — Горынь больше времени проводила в лесах и горах, под солнцем и ветром.
Марена сжала кулаки — и Даждь, застонав, провалился в еще более глубокий сон. Теперь только слабое дыхание да тепло его тела говорило о том, что он жив.
Опустившись на колени у изголовья спящего, Марена приподняла его голову и разжала челюсти.
— Лей, — шепотом приказала она.
Горынь тонкой струйкой стала вливать зелье в рот спящему.
— Хватит, — на середине остановила ее Марена. — Он и так спать будет дней десять без просыпа, а когда мои чары спадут и он очнется… вот тогда ему будет по–настоящему страшно.
Женщины развернули принесенный с собой холст и осторожно завернули в него бесчувственное тело.
Через несколько минут по тайным ходам терема пробиралась странная процессия. Все сторожа были предупреждены, и ни одна живая душа не попалась им на пути.
Впереди шли Падуб с факелом, Марена и Горынь. За ними четверо холопов осторожно несли на сделанных из копий носилках большой сверток. Замыкал шествие Кощей.
Проводник через один из многочисленных тайных ходов провел всех в подземелье.
Пекленские лабиринты уже давно представляли собой два различных мира. Та часть, где правил князь Волхов, были словно слоеный пирог со множеством ходов и выходов, где в стенах скрывались потайные лазы, а в больших и малых пещерах жили люди и плодилась нежить.
Но было и другое Пекло, с которого когда‑то все и начиналось. Ныне огромные его области оказались заброшенными — разломы от старых и новых землетрясений прорезали пещеры и коридоры; подземные реки до неузнаваемости изменили привычные места; обвалы уничтожили одни переходы и породили другие. Колодцы, открывающиеся в полу, вели в нижние этажи, где до сих пор обитали твари, вызывающие трепет даже у нежити. В эту часть Пекла опасались заглядывать без крайней нужды, а потому ничего удивительного не было в том, что заброшенные лабиринты, оставшиеся к тому же после недавней войны без власти князя, оказались во владении Кощея и Марены.
Часть лабиринтов была заселена, в другой рабы, захваченные во время последней войны, вели разработки металлов, но значительная территория пустовала — никто не хотел рисковать жизнью, сунувшись туда.
Но сегодня древние своды, веками не видевшие пришельцев, были освещены колеблющимся светом факелов. Падуб шел шагов на десять впереди, припоминая по рассказам отца и его друзей дорогу до Столбового зала. Здесь не было ориентиров, и можно было легко заблудиться, а это означало одно — смерть.
Тишина нарушалась только треском факелов, шарканьем ног по камням и хриплым дыханием людей. Отблески огня колебались на сводах, рождали причудливые образы в глубине, а эхо даже случайный шорох превращало в рев голодного чудовища. Не только холопы, несущие тело, но и их проводники притихли, и лишь у Горыни, чье детство прошло в подземельях, доставало храбрости оглядываться по сторонам.
Петляющий коридор. то поднимался, то круто опускался, то делился на несколько ветвей и вдруг вышел в просторную пещеру, которую пересекала наискосок свежая трещина, уходящая в глубину. На дне ее что‑то грохотало и ревело.
Падуб осветил разлом, нагромождения камней и свисающие с потолка Сосульки, что образовывали настоящий каменный лес. Дальний край пещеры терялся во мраке.
Заметив, что он остановился, Марена нагнала его.
— Мы пришли?
