Отступая вдоль края, Даждь понимал, что это его единственный шанс. Он был искусным бойцом, но не мог заставить себя в полную силу сражаться с женщиной, которую только что держал в объятиях. Отвлекшись на мгновение, он почувствовал, что земля уходит у него из‑под ног.
Изогнувшись в отчаянном стремлении удержаться на краю, он поднырнул под взлетевшим над ним мечом, выставил саблю — и сам не понял, как оказался обезоружен. Златогорка выбила из его руки оружие каким‑то неизвестным ему приемом и с видом победительницы приставила клинок к горлу Даждя.
— Я побежден, — признал он, отводя в сторону бесполезную теперь саблю. — Но убить меня моим же мечом? Это что‑то новое!
— Ты умрешь, — пообещала Златогорка, — если не поклянешься жизнью, что исправишь свою ошибку. Ты это сделал — тебе и ответ держать!
Даждь понял, что она имеет в виду.
— Я не столь могучий чародей, как ты думаешь, — сказал он. — Все дело в чаре и особом камне, из которого она сделана… Но мой брат знает и умеет больше меня. Если хочешь, провожу тебя к нему, сама с ним поговори.
— И поговорю, — ответила Златогорка, — но сначала я с тебя зарок возьму, чтоб ты слова своего не нарушил!
Она всего на миг отвела взгляд — и этого оказалось достаточно, чтобы подле нее появился белый волк. Зверь вздыбил шерсть на загривке и обнажил клыки.
Девушка не закричала — она просто шагнула назад, отводя меч от горла Даждя. Волк сделал движение — и она отпрянула еще дальше, к обрыву.
— Назад! — приказал Даждь.
Зверь замер, но ничего не понявшая Златогорка тоже сделала шаг, куда велели. Она покачнулась чувствуя, что падает, но не успела ни закричать, ни отпрыгнуть, как Даждь оказался рядом и подхватил ее за талию.
Меч выпал из руки девушки. Обхватив руками шею спасителя, она взглянула на камни внизу, далекий морской прибой и прижалась к Даждю.
— Что ж ты прыгаешь‑то, как коза? — ласково упрекнул ее Даждь. — Не приметила, что это горы? С ними ухо востро держать надобно. Не ровен час… Я в горах родился, сызмальства к ним привычен!
— И я — тоже… — тихо ответила девушка, не сводя глаз с открывавшихся далей. — Просто забылась…
— Забылась. — Даждь погладил ее по голове. — А с тобой оказалось не просто совладать. Ты, верно, лишь с женихом своим будешь ласковая да смирная! — Тело девушки напряглось в его руках, она гневно вскинула голову, и Даждь поспешил добавить: — А слово я сдержу — свожу тебя к брату. Может, он что присоветует. А нет — так не обессудь!
Отпустив девушку, он подобрал оружие и первым стал спускаться вниз, к лошадям. За ним, даже не взглянув на Златогорку, поспешили Агрик и Падуб. Девушка стояла на краю, сжав кулаки, но потом последовала за ними.
* * *
Никто не мог, отправившись в путь, миновать одинокую пророчицу и волхву Макошь. Ее дом в скале над ручьем был неподалеку — в двух днях пути — и находился как раз по дороге на север.
После битвы Даждь почему‑то стал относиться к Златогорке с уважением, которого удостаивались только испытанные воины. Он величал ее по имени-отчеству, обращался почтительно и ласково, ни разу не молвил слова поперек и предпочитал отмалчиваться, если у поляницы было дурное настроение. Нрав у девушки оказался не такой мирный, как можно было ждать, памятуя ее брата, но именно это в ней и привлекало. В отличие от Марены, Златогорка никогда не скрывала, что у нее на уме. Выслушав предложение Даждя посетить Макошь, девушка заявила, что не доверяет предсказаниям, так как однажды ее уже обманули, — и при этом многозначительно посмотрела на витязя. Но Даждь был само терпение — только хмыкнул, отведя глаза, — и она Согласилась.
Падуб каким‑то полузвериным чутьем угадывал в ней нечто особое. Он без спора уступил ей своего коня и пересел на заводного. Таким образом под Златогоркой оказалась кобыла, к великой радости Хорса, который теперь сам, не слушая повода, держался поближе к ней и ее всаднице. Наступала весна, все в мире тянулось друг к другу, и две лошади тоже обрадовались встрече. Златогорке это не нравилось хотя бы потому, что Даждь теперь постоянно был рядом. По его лицу и прядям седины в волосах сразу можно было угадать его возраст, и, хотя по его фигуре, голосу и глазам трудно было счесть его стариком, все же было ясно, что он гораздо старше девушки.
Весенний лес радовал глаза набухающими почками, распустившимися сережками на кустах, золотистыми звездочками первоцветов и молодой зеленой травкой. Сугробы еще лежали в низинах и в тени, но почти всюду открылась бурая, еще прохладная и полусонная земля. Чудом выжившие бабочки мелькали над проталинами, а воздух звенел от голосов ранних птах. Речки ломали лед и выплескивались из берегов.
Соскочив с коня на ходу, Даждь сорвал ярко–золотой цветок и вернулся к Златогорке. Не успела она спросить, зачем ему это, как он ловко воткнул его девушке в волосы.
— Как раз для тебя, — улыбнулся он, — по твоему имени…
— Не люблю, когда рвут цветы, — отозвалась девушка, — особенно,., для этого!
— Хорошо, больше не буду, — послушно сказал Даждь, трогая коня.
Проехав еще десяток шагов, они увидели Макошь. Встав на колени над разлившимся ручьем, пророчица раскинула руки в стороны и что‑то шептала, обратив лицо к небу. Глаза ее были закрыты, ветер трепал распущенные волосы — волхва была совершенно нагой.
— Это она? — шепнула Златогорка Даждю. — Что‑то не похожа!
Макошь тут же открыла глаза и встала, как ни в чем не бывало направившись к развешанной на ветках ивы одежде.
— А ты, девонька, не гляди на лик‑то, — молвила она, одеваясь, — а не то проглядишь главное!
Одевшись, волхва вброд, как была, босиком перешла ручей и поравнялась со всадниками.
— Ишь ты! — усмехнулась она. — Четыре дорожки в кон‑то веки вместе сошлись! Хорошо, что пока не разбежались… А, это ты! — кивнула она Даждю как старому знакомому. — С Кощеем пока что не сталкивался?
— А как ты узнала? — ахнул Даждь.
— Да был он тут по осени, — ворчливо объяснила женщина, — тоже о будущем пытать приезжал.. Злой умчался!
— Ты назвала ему мое имя? — Даждь свесился с седла.
Макошь смерила его прищуренным глазом.
— Назвала, — загадочно ответила она, — отчего не назвать, коль правда?.. А хочешь — тебе его имя повторю, потому как забыть о нем — смерть для тебя! Пока помнишь — жив и счастлив будешь, а забудешь — тут и конец тебе!
— Ты говори, да не заговаривайся! — вспылили разом Падуб и Агрик. — Никак, смерть пророчишь?
Пекленец уже выхватил саблю, но Макошь смерила и его таким же взглядом, и он сник, как зачарованный.
— А почему бы и не напророчить ее бессмертному? — вкрадчиво сказала она. — Дважды смерть его касалась — ан нет ведь, жив и здоров, а потерпит еще немного — и счастлив будет! Дважды ты уже умирал, — строго добавила она, глядя в лицо Даждю. — Смотри, как бы третий раз последним не стал!
