Ни единого постороннего на улицах – только там и сям стоят
шпалерами пешие и конные гвардейцы, отовсюду несется четкая, рассыпчатая дробь
барабанов, свистят полковые флейты и трубят кавалерийские рожки.
– Министерство полиции! – на скаку прокричал граф, тыча
рукой.
Угрюмое четырехэтажное здание из бурого камня, окна кое-где
выбиты, вокруг в шесть рядов стоят хмурые гвардейцы, но не заметно ни военных
действий, ни пожара. И правильно – такие дома следует занимать со всем
прилежанием, дабы ни одна интересная бумажка из множества там скопившихся не
пропала для нового царствования…
Они вскачь подлетели к огромному красивому дворцу,
выкрашенному в светло-зеленый цвет, с белыми колоннами, светло-коричневой крышей,
стрельчатыми башенками и многочисленными статуями перед входом. Они изображали,
сразу видно, представителей всех Сословий, Гильдий, а также благородных дворян,
как титулованных, так и обычных, а потому Сварог без особых раздумий догадался,
что это и есть Дворец Ласточек, служащий пристанищем слабому ростку здешней
демократии.
Впрочем, с ростком демократии обращались весьма
бесцеремонно: во дворе и на широченной парадной лестнице не протолкнуться было
от господ гвардейцев в разноцветных мундирах, над коими витал явственный аромат
спиртного. Большинство из них стояли с клинками наголо, бессмысленно и широко
ухмыляясь от общей торжественности момента, – и дружно приветствовали
Сварога нечленораздельным ревом, вспугнувшим гнездившихся на фронтоне ласточек,
от каковых дворец, надо полагать, и получил свое название.
Сжав губы, ничего не видя вокруг, он шагал вверх по лестнице
– в алой мантии и серебряной хелльстадской митре, как и было задумано Раганом,
резонно полагавшим, что именно эта корона из Свароговой коллекции способна
оказать самое убедительное воздействие на смятенные умы народных
представителей. Перед ним неуклюже расступались, звеня оружием, вскидывая
клинки в некоем подобии салюта, обдавая свежим перегаром, пуча глаза.
И кто-то в синем мундире бежал впереди, то и дело оглядываясь с
почтительным ужасом в глазах, расталкивая замешкавшихся прикладом изукрашенного
гвардейского мушкета, кто-то неотступно сопровождал по пятам, отталкивая
тянувшиеся к Сварогу руки, отводя клинки, способные, чего доброго, выколоть
глаз королю.
Залы, коридоры, залы, коридоры… Повсюду пьяная гвардия,
отшатывавшаяся к стенам. Перед высоченной двустворчатой дверью, украшенной
великолепной резьбой, кто-то деликатно придержал Сварога за локоть, и он
остановился. Возникший из-за спины Раган чуть приоткрыл одну половинку двери,
прислушался, жестом пригласил Сварога. Тот приблизился.
В щелку видно было, что в огромном зале, на белокаменных
скамьях, установленных этаким амфитеатром, сидит множество разнообразного
народа – чем ближе к уровню пола, тем знатнее, чем выше, ближе к потолку, тем
проще. Но лица у всех были словно бы одинаковые – бледные, застывшие,
испуганные маски, наспех отштампованные скульптором-халтурщиком. Стояла
тягостная тишина, и человек на овальном возвышении звучно, выразительно, громко
и проникновенно зачитывал манифест.
Того же содержания, что и многочисленные листовки, которые
на глазах Сварога во множестве расклеивали по стенам, углам, фонарным столбам и
тумбам. Ему даже не было нужды слушать, он прочитал творение герцога Лемара еще
в Равене. И, надо сказать, остался доволен. Вот только о злодейском убийстве
королевской фамилии в первоначальном варианте не было ни слова – кто же мог
знать? – но кто-то, мало уступавший Лемару в красноречии и убедительности,
уже здесь вписал недостающее, тонко уловив особенности стиля герцога. Сварог
машинально подумал: «Надо потом поинтересоваться, кто писал – человек нужный,
безусловно…»
Злодейское убийство всей королевской фамилии… безутешная
держава… невозможно допустить и тени хаоса перед лицом козней известных своим
коварством сопредельных государств… законность и преемственность власти…
государственная мудрость лучших представителей дворянства, Сословий, Гильдий и
народа, вручивших корону королю Сварогу Первому, известному своим
благородством, добротой и неутомимой энергией… пути к процветанию, довольству и
всеобщему счастью… солнце надежды, воссиявшее над страной…
И все такое прочее. Гладкие обороты, красивые словеса, тень
угрозы, дохнувшая на собравшихся, щедрые обещания и клятвенные заверения,
милости и послабления…
– Пора, ваше величество, – прошелестел над ухом
требовательный голос Рагана.
Сварог двинулся вперед, прошел под сотнями испуганных
взглядов, поднялся на то самое возвышение и прочно утвердился на нем, обеими
руками опираясь на рукоять топора, подняв голову, чувствуя, как лицо стало
застывшей маской, почти такой же, как у всех этих, в зале…
Посреди мертвой тишины чеканно прозвучали слова человека в
золотом шитье, опустившего руку с манифестом:
– В соответствии с добрыми старыми традициями королевства
Снольдер любой, кто считает короля Сварога Первого недостойным взойти на трон,
может заявить об этом открыто и честно!
Улиточки-секунды снова пустились в странствие. Тишина была
такая, что слышно, казалось, как первый солнечный лучик ползет по белой
колонне.
В огромном зале не нашлось самоубийц. Ни единого.
И вдруг («Наверняка, – подумал Сварог, – по чьему-то знаку»)
сборище народных представителей взорвалось отчаянным многоголосым воплем:
– Да здравствует король!!!
«А все-таки вы – мразь», – подумал он грустно, глядя,
как взлетают в воздух шляпы и шапки, как надрываются крикуны…
Глава 22
Коса и камень
Сварог ожидал чего угодно – ну, скажем, кружевных подвязок,
с милой непосредственностью оставленных балеринами меж особо секретных докладов
на высочайшее имя; кошечек с бантами на шеях, игриво гонявших по полу
незаполненные офицерские патенты; россыпи орехов, которые его величество колол
Большой королевской печатью. Чего-то вроде. Но действительность превзошла все
его самые смелые догадки и предположения.
Королевский стол был девственно пуст. Совсем. Ни в
полудюжине вместительных ящиков инкрустированного малахитом и изумрудами стола,
ни в трех шкафчиках, снаружи казавшихся хрупкими игрушками, но внутри
представлявших собою двойные железные ящики с прослойкой песка толщиной в
ладонь (огнеупорные сейфы, верх изобретательности здешних мастеров), ни в двух
больших секретерах не нашлось буквально ничего, свидетельствовавшего бы о том,
что предшественник Сварога занимался когда-либо государственными делами.
– Он что же, работал не здесь? – спросил Сварог почти
беспомощно.
Раган покривил губы:
– Он вообще не работал, государь. Государственные бумаги
были столь докучным и раздражающим мусором, что прочитывались на коленочке, а
потом разбрасывались где попало, невзирая на степень секретности. Я держал
возле него двух человек под видом лакеев, и они только тем и занимались, что
собирали самые серьезные бумаги, пока не попали в неподобающие руки… Увы, они
не всегда успевали… Печати таскал с собой один из братцев-принцев – и порой сам
их шлепал на патенты и дипломы, не утруждая его величество лишними заботами и
даже не сообщая, что наплодил новых дворян, офицеров или чиновников… Так и со
всем остальным. Один из министров всерьез собирался повеситься. Другой слег с
сердечным ударом, когда секретнейшие сводки казначейства попали в поварню, где
в них завернули сладости для дорожной кареты. Я вам многое мог бы порассказать…
Льщу себя надеждой, что после этого, – он широким жестом обвел кабинет,
безукоризненно чистый и не отягощенный и малейшим следом государственных
дел, – вы лучше станете понимать наши мотивы.
