– К лешему ваши инструкции! – бесцеремонно прервал
Сварог. – Там, в приемной, девушка, лейтенант Арбалетчиков. Она поедет с
вами в качестве конвоя. Могу вас заверить, это лучше любых кандалов, какие вы
только сумели измыслить… Идите и передайте ей мой приказ: заключенного
доставить сюда немедленно. И передайте министру полиции, чтобы пропустил ко мне
двух дворян, которых он привез… Живо!
Означенный министр полиции, пропустив в кабинет привезенных,
попытался было задержаться, словно бы невзначай, но Сварог решительно отправил
его прочь тем самым повелительным мановением руки, коему уже неплохо научился,
опробовав на подданных в двух королевствах. Вышел из-за стола, направился
навстречу былым сподвижникам, на ходу громко констатировав:
– Отлично выглядите, господа дворяне, вид прямо-таки
цветущий. Чудеса делает с человеком спокойная жизнь законопослушного обывателя…
– Вот именно, – мрачно сказал бывший капрал Вольных
Топоров, а ныне полноправный барон. – Всякие пакости такая жизнь с
человеком делает…
Сварог присмотрелся к ним. Тетку Чари даже и неудобно было
теперь вульгарно именовать теткой – натуральная графиня, каким-то чудом
обретшая степенную стать. Теперь она выглядела лет на десять моложе – конечно
же, трудами парикмахеров, портних и «художников благородных лиц» (так изящно
здесь назывались гримеры для благородных). Сияющая дворянская корона,
драгоценности, орден… Само совершенство, приходилось делать над собой усилие,
чтобы вспомнить ее в простеньком платье, хозяйкой полурассыпавшейся корчмы в
Пограничье, бодро осыпающей матерками незатейливую публику…
– Ну почему же – пакости? – сказал Сварог
весело. – Посмотрите на графиню, любезный барон, – помолодела,
похорошела…
– И не говорите, командир, – отозвалась она прежним
разбитным голосом. – Вы не поверите: гвардейские лейтенанты стойку делают
и намекают насчет койки – иные даже в возвышенных стихах.
– А она и рада хвостом вертеть, – мрачно сказал
Шедарис. – Недавно проткнул одного такого поэта – шуму было…
– Потому что деревенщиной ты был, Шег, деревенщиной и
остался, не понять тебе никак, что такое благородное обхождение, – живо
отпарировала Тетка Чари.
– Почему? Я же его проткнул не вертелом в переулке, а вызвал
на дуэль по-благородному, как барону и положено. Нечего было совать всякую
похабщину.
– Горе ты мое! «Тонкий стан» и «упругие перси» – это не
похабщина, а поэтические эпитеты. Ну, подал молодой человек стихи с подобающей
галантностью…
– Ага, – еще мрачнее сказал бывший капрал. –
А перед тем долго тебя гладил по этим самым поэтическим эпитетам.
– Ну, так уж и гладил! В танце кавалер имеет право
прикасаться к даме, а дама имеет право кокетничать в пределах
допустимого. – Она вздохнула. – Вот так и живем, государь. Никакой
светской жизни. Стоит мне с кем-то потанцевать или позубоскалить, мой обормот
начинает зубьями скрежетать и прикидывать, как бы на дуэль вызвать бедного
кавалера. Никак я ему не могу втолковать: даже верная подруга имеет право и
глазами поиграть, и поддержать фривольные словесные игры…
– По балам так и порхает, – сообщил Шедарис угрюмо.
– Должна же я душу отвести за все, что недобрала в нищей
юности и пиратской молодости, осьминог ты насморочный?!
– Вот так и живем, командир… Хоть в Волчьи Головы подавайся.
Сварог присмотрелся к нему внимательно. Обнаружил те же
симптомы, что и у Бони с Паколетом: упитанные щеки отвисли, второй подбородок
наметился, талия подозрительно раздалась до тех пределов, когда именовать ее
талией уже язык не поворачивается.
– Хорош, ваше величество? – перехватил Шедарис его
критический взгляд. – Самого с души воротит. По утрам бегаю две лиги туда,
две назад, с мечами прыгаю часа два, а когда и старую пушчонку поднимаю – у
меня в замке на заднем дворе отыскалась, валялась без лафета, дуло мусором
забили… Думаете, помогает? Ничего подобного. Брюхо отвисает, как вымя у коровы…
Командир, можно я вопрос поставлю дерзко? Вы, похоже, не зазнались ничуть, с
вами можно попросту, как в старые времена… Если готовится война или
какое-нибудь рисковое предприятие вроде прежнего, я бы с удовольствием тряхнул
стариной… Честное слово. Я не мальчик, за слова отвечаю. Просто… просто погубит
меня такая жизнь в конце концов.
– А ведь он дело говорит, командир, – согласилась Тетка
Чари, вмиг потеряв прежний кураж. – Раньше жилось беднее, но гораздо
интереснее. И под смертью ходили, и спали под кустом, а все равно жизнь была настоящая.
Что у меня теперь? Кавалеры стишки кропают да норовят со всем галантерейным
обхождением в койку уложить, а то и вовсе где-нибудь в темном переходе к
пыльной стенке притиснуть и платьишко задрать. Сначала льстит, потом надоедает,
а там хоть волком вой – никакой особой разницы с простыми кабацкими
танцульками. Все отличие в том, что шкипер норовил грудяшки потискать и корешок
на язычок положить, а галантерейный маркиз хочет к персям припасть и жаждет,
чтоб мои лепестки розы вокруг его нефритового жезла сомкнулись…
– Это кто же жаждет? – громко сопя, спросил Шедарис с
совершенно зверским лицом. – Тот баран в синем бархате?
Тетка Чари отмахнулась:
– Да это я так, для примера… Одним словом, никакой разницы.
Сядешь поболтать со знатными клушами – вскорости от тоски так зеваешь, что
челюсть того и гляди хрупнет. Ленточки да рюшечки, да туфельки с острым носком,
из ратагайской замши… Кому из них удалось при храпящем в другом крыле законном
муже с лейтенантиком перепихнуться и вовремя его в окошко выпроводить, чей
муженек к праздникам непременно получит повышение, кому благосклонно улыбнулся
сам министр… Как подумаю, что мечтала когда-то в знатные дамы выбиться, –
тоска берет! Кто ж знал, что этот их высший свет – такое болото… Туфельки с
пряжечками, туфельки без пряжечек, корсажик на три пуговички, мушка над левой
бровью означает, что дама холодна, а над правой – вовсе даже наоборот…
Вперехлест через мамашу морского черта, я ж сорок абордажей помню… или уж
тридцать-то точно… Командир, может, нам с Шегом по старой памяти и отыщется местечко,
чтобы тряхнуть недавней стариной? А то я при такой жизни, право слово, или
любовника заведу, или пущу этих гусынь по морской матери в три загиба с
четырьмя кандибобрами…
– Сговорились вы, что ли? – сказал Сварог
задумчиво. – Я-то полагал, что устроил вам жизнь, как мог, подыскал тихую
пристань…
– Тошно в тихой пристани, командир. И плесенью
пахнет, – сказала Тетка Чари уныло. – Рановато мы на берег списались,
вот что. Оказывается, еще годочков десять погулять по морям не мешало бы.
Давеча получили письмо от Бони, накарябал, что заедает его тоска неописуемая, и
собираются они с Паколетом к тебе ехать, чтобы выяснить, не предвидится ли
войны или приключений… Тебе они не писали?
– Не писали, – ответил Сварог рассеянно. – Сами
нагрянули. Здесь они, куда им деться. Может, это судьба? – Он посмотрел
поверх плеча Шедариса – там, маяча в приоткрытой двери, подавал загадочные
знаки министр полиции. – Сядьте-ка в уголке да послушайте. Есть интересное
дельце…
