Жаждущий помилования выглядел так, как и обязан был выглядеть
постоялец уголовной тюрьмы, – грязный, заросший, вонючий. Сварог невольно
отодвинулся подальше. Он успел бегло просмотреть и экстракт прегрешений, и
приговор суда – дело было насквозь житейское. Морячок с богатым жизненным
опытом, попробовавший и вольной пиратской житухи, и речной контрабанды, устроил
в портовом кабачке переполох с поножовщиной, порезал двух случайных
собутыльников, дешевую девку и слугу, а кабатчика ухитрился убить до смерти –
и, не останавливаясь на достигнутом, тем же тесаком прикончил полицейского. За
все это в совокупности королевский прокурор вполне резонно приговорил буяна к
отправке на те незамысловатые танцульки, где пляшут с Конопляной Тетушкой.
Министр полиции, бдительно поместившись меж Сварогом и босым
грязнейшим субъектом – сквозь дыры в лохмотьях у того там и сям просвечивали
татуировки, – поначалу прямо-таки потел от усердия, но Мара так
многозначительно играла кинжалом, а смертник так искренне ее боялся, что даже
человек-бульдог успокоился, видя, что заключенный в надежных руках.
– Ну, давай, – сказал Сварог, подойдя к приоткрытому
окну, чтобы быть поближе к свежему ветерку. – Облегчай душу, рожа…
Моряк, с надеждой таращась на него сквозь падавшие на глаза
лохмы, принялся складно и подробно рассказывать: как в прошлом году, аккурат в
месяце Фионе, его шхуну наняли для какой-то загадочной поездки двое
обходительных господ, судя по выговору, манжетам и воротникам, явные горротцы;
как он моментально почуял, что дело грязное, но, получив горсть золотых
кругляков, конечно, согласился; как с наступлением ночи на борт погрузили
огромный, наглухо заколоченный ящик и приказали выходить в море; как часов
через пять плавания они оказались на рейде Джетарама, лигах в трех от берега;
как эти загадочные господа, не по-господски ловко орудуя гвоздодером и клещами,
выломали боковую стенку у ящика, предварительно придвинув его к борту, – и
оттуда проворно выполз, перевалился через низенький фальшборт и ухнул в море
самый на вид обыкновенный коричневый тюлень из тех, кого называют «морскими
собаками»; как после этого наниматели приказали уходить на всех парусах куда
угодно, лишь бы подальше. Вскоре, оглянувшись, моряк прекрасно рассмотрел в
семеловом свете, как море за спиной вспучилось огромаднейшей волной, самым
натуральным мареном, – и этот марен, заслоняя звезды, помчал к берегу со
скоростью призового скакуна…
Битый жизнью морячок, повидавший столько, что иному хватило
бы на семь жизней, в совпадения не верил. Инстинктом хищного зверя моментально
связав тюленя и невесть откуда взявшийся марен (которому его наниматели ничуть
не удивились), он, не раздумывая долго, рыбкой нырнул за борт с того места, где
стоял. Что ему, несомненно, и спасло жизнь – вынырнув далеко от суденышка,
чтобы глотнуть воздуха, он услышал на борту пистолетную пальбу: два обходительных
господина с горротским выговором в лихорадочном темпе избавлялись от
свидетелей, которых и было-то всего трое… По нему тоже стреляли, но не попали в
темноте, а плавал он отлично. Возможно, наниматели, перебив экипаж, и пустились
бы за ним в погоню на захваченной шхуне, но тут на море началось волнение от
обрушившейся на порт и отхлынувшей гигантской волны. Он ушел на глубину, думал
уже, что не выгребет, однако выплыл в полном изнеможении и ушел берегом. Никого
из своих ребят он больше не видел, как и почти новенькой шхуны. О разрушениях,
причиненных мареном, он узнал на другой день – вся округа только об этом и
толковала: марен выбросил на берег два новехоньких военных фрегата и множество
суденышек поменьше, разрушил склады с военно-морским имуществом, погубил тысячи
две народу…
«И сорвал отсылку подкреплений на остров Брай, где в то
время как раз разыгралась очередная ронерско-горротская войнушка, –
прокомментировал про себя Сварог. – Помню, как же. Слышал об этом марене…»
Жестом велев Маре вывести вонючего рассказчика в приемную,
он обернулся. Тетка Чари вскочила:
– А помните, как мою гостиницу спалила эта стерва? Словно
зажигательной бомбой вспыхнула! Прекрасно помню, как она от меня шмыгнула в
комнату – и там моментально полыхнуло…
– Вот именно, – сказал Сварог. – А вторая такая же
дамочка, тоже удивительным образом вспыхнув, спалила домик Паколетовой бабки с
нею самой и с полицейским…
«И дворняга, – добавил он мысленно. – Точнее,
пастуший волкодав, который тоже превратился в бомбу и уничтожил ворота крепости
и Корромир. Здесь у нас кое-что другое – не зажигательная бомба, а рукотворный
марен, но этот висельник прав, какие, к лешему, совпадения…»
– Здесь, пожалуй что, есть зацепка, – сказал он и, не
теряя времени, повернулся к министру полиции. – Таверна «Ржавый якорь»,
чей хозяин познакомил этого субъекта с горротцами… Конечно, они и его могли
убрать… а если нет? Если были заранее уверены, что смогут без шума прикончить
всех на шхуне?
– Разрешите…
– И моментально! – прикрикнул Сварог.
Министр полиции опрометью бросился отдавать приказы.
– Интересные дела, командир, – сказал Шедарис,
моментально стряхнувший всякую меланхолию. – Сдается мне, ты и не
собираешься жирком обрастать…
– Я бы с удовольствием, – сказал Сварог. – Только
вот не дают мне покоя, хоть ты тресни. Не успеешь расположиться у камина в
домашних шлепанцах, как прибегают звать на трон или, бери выше, спасать
империю…
– Куда с оружием приходить? – деловито спросил Шедарис.
Сварог взглянул на них, увидел в глазах тот же серьезный,
рассудочный азарт, что и в недавние времена, – и уже не пытался
отговаривать. Они были взрослыми и сами все понимали. Похоже, это и впрямь
судьба – собраться вновь Странной Компании, плечом к плечу, на всем галопе
рвануться прочь от спокойной жизни…
– Сюда, – сказал он спокойно. – Завтра же поутру.
И в голове у него сама собой зазвучала старая песенка: «Но,
слава богу, есть друзья и, слава богу, у друзей есть шпаги…»
Глава 17
Не только шпаги…
Здесь, в маленьком домике с высоким крыльцом и горбатой
крышей, не изменилось ничего: ярко пылал камин, а на столе горела лампа под
колпаком из тончайшего фарфора, белого, с просвечивающими синими рыбами и алыми
водорослями. Серый кудлатый пес пастушеской породы лежал в углу, положив голову
на лапы. Вот только задевались куда-то пузатые серебряные чарки, и принесенную
Сварогом по старой памяти «Кабанью кровь» пришлось разливать по простым
глиняным стаканам. У него осталось стойкое впечатление, что мэтр Анрах вступил
в печальную полосу финансовых неурядиц: и парочка картин пропала со стены, и не
было больше на столике безвкусной, но довольно дорогой серебряной вазы. Книг,
правда, прибавилось.
Вступив в круг света, Анрах осторожно положил на стол черный
кожаный мешок с бумагами покойного протектора. И сам он ничуть не изменился:
пожилой шустрячок, низенький, лысый и крючконосый, с венчиком седых курчавых
волос вокруг лобастого черепа. «А у него дела и впрямь плохи, – подумал
Сварог сочувственно. – Щеки ввалились. Раньше неплохую закуску выставлял,
а теперь принес горсточку изюма на фарфоровом блюдце вместо старого
серебряного, и лицо при этом было очень уж виноватое…»
