— Что это там у тебя, малыш? — он распахнул ее мундир и запустил руку во внутренний карман. С возгласом удовлетворения солдат извлек оттуда несколько монет и кожаный кисет с табаком. Толкнув ее назад в строй, охранник двинулся дальше.
Габриэль и в голову не пришло проверить содержимое карманов снятого с убитого француза мундира, и она переглянулась с Гастоном, который был бессилен сейчас хоть чем-нибудь помочь ей. Ему удалось надежно спрятать золотые монеты, он пожертвовал тем, что нашел в карманах своего мундира — испанским крестиком на серебряной цепочке, несколькими монетами и дешевыми карманными часами.
Больная нога Гастона сильно ныла, а на следующий день она не на шутку разболелась. К тому времени, когда колонна военнопленных добралась до Опорто, Гастон уже с трудом передвигал ноги, опираясь на плечо Габриэль. У Габриэль не было возможности узнать, находился ли сейчас Николя на одном из двух судов, стоявших в гавани, или был отправлен ранее. Она склонялась к мысли, что второе предположение скорее всего было верным, поскольку Николя попал в плен несколькими днями раньше нее. Теперь Габриэль готова была ждать и терпеть, поскольку знала, что недалек тот день, когда она вновь встретится со своим любимым. Эта уверенность помогла ей сохранить спокойствие, когда она увидела, что ждет ее на борту судна. Люди так тесно сидели друг к другу, как рабы на невольничьем судне. Не было места, чтобы прилечь или просто вытянуть ноги. Переполненный трюм освещал тусклым светом мерцающий фонарь, раскачивавшийся над головами пленных. Гастону, которого мучили боли в ноге, удалось вытянуть ее прямо перед собой, но от этого ему было не легче: его больную ногу постоянно задевали, случайно наступали на нее или даже придавливали, когда кто-нибудь, заснув, падал на нее. Некоторые пленные, страдавшие морской болезнью, не могли найти себе места от приступов тошноты и головокружения и тоже падали без сил, задевая ногу несчастного Гастона.
Габриэль, которая больше страдала от вони и спертого воздуха, чем от качки, решила, что откроется властям через сутки. Она хотела быть уверенной, что корабль не вернут из-за нее назад в порт и не высадят ее на берег. Бессонная ночь прошла в томительном ожидают, люди вокруг стонали, храпели, кашляли, некоторых рвало. Наутро в трюме появились матросы с корзинами, наполненным хлебом и сыром, а также большими флягами с питьевой водой, которые тут же начали передавать из рук в руки, поскольку многих пленных мучила жажда. В одиннадцать часов в трюм спустился судовой врач, одетый в безукоризненную бело-синюю морскую форму с блестящими пуговицами, отделанную золотым галуном. Он проверил, не гноятся ли раны и нет ли новых больных, кроме тех, кто страдал морской болезнью. Доктор, которому было за сорок, внешне чем-то смахивал на хищную птицу. Услышав, о чем он расспрашивает пленных, Габриэль поняла, что судовой врач опасается инфекционных заболеваний, которые на корабле могут привести к тяжелым последствиям.
— Не упускайте этот удобный случай, — шепнул Гастон Габриэль. — Удачи вам!
Они обменялись крепким рукопожатием, и Габриэль, встав со своего места, пошла к выходу, осторожно ступая между тел дремлющих солдат. У выхода она остановилась и стала ждать доктора. Вооруженный матрос, сопровождавший его, подозрительно оглядел Габриэль с головы до ног, но ничего не сказал. Когда доктор подошел к трапу, ведущему наверх, Габриэль преградила ему путь и заговорила тихим голосом, стараясь, чтобы их больше никто не слышал.
— Доктор! Я женщина, и мне не следует оставаться здесь.
Он, прищурившись, взглянул на нее. Она была похожа на перепачканного в саже и копоти мальчишку, одетого в грязный мундир. По своему опыту он знал, что некоторые пленные способны сочинять самые невероятные истории только для того, чтобы выбраться из этого отвратительного места на палубу и подышать свежим воздухом хотя бы несколько минут.
— Расстегните рубашку, — сказал он на чистейшем французском языке.
— Только не здесь! — сразу же всполошилась она, испуганно глядя на него.
Ее реакция показалась доктору убедительной.
— Следуйте за мной.
В каюте доктора Габриэль сняла, наконец, свою шляпу, которую носила день и ночь, и пригладила растрепанные волосы. Она назвала свое имя и после того, как он снова попросил ее расстегнуть рубашку, подчинилась его распоряжению. Когда она вновь привела свой костюм в порядок, доктор велел ей сесть и начал расспрашивать ее о том, кто она — маркитантка или солдатская жена.
— Я не маркитантка и не жена солдата. Я не принадлежу также к числу женщин, следующих за войском и торгующих своим телом.
— У меня и мысли не было об этом, мадам Вальмон. В юности я некоторое время жил во Франции и, судя по вашей речи, могу с уверенностью сказать, что вы занимаете определенное положение в обществе. Мне было бы интересно узнать, каким образом вы попали сюда. Если позволите, я выскажу свою догадку. Я полагаю, что вы направляетесь следом за своим возлюбленным. Я отгадал?
— Вы очень проницательны, — призналась она.
— Наверное, такое и раньше не раз случалось в вашей практике.
— Я не помню ни одного случая, когда женщина последовала бы в плен за своим возлюбленным, чтобы соединиться с ним. Ведь это не выход, рано или поздно ее разоблачат и вновь разлучат с любимым. Но у нас, в британской армии, часто бывают случаи, когда солдаты тайком провозят на кораблях своих жен, спрятав их в парусиновые мешки. Ведь только офицерам разрешается брать своих жен с собой, когда они отправляются служить на чужбину на два-три года. Но, как правило, если солдатские жены проявляют такое завидное мужество в достижении своей цели, они в дальнейшем не. являются обузой для войска. Итак, назовите мне имя того военнопленного, за которым вы следуете?
— Капитан конноегерского полка Николя Дево. Как вы думаете, может он находиться на этом судне? Сама я не питаю больших надежд на такую удачу, потому что его захватили в плен на несколько дней раньше, чем я попала в руки ваших соотечественников.
— На нашем корабле нет представителей названного вами полка. Но я слышал, что несколько захваченных в бою накануне штурма Сьюдад Родриго егерей были взяты на борт военного корабля, стоявшего имеете с нами в гавани, несколько дней назад, — сказал доктор и увидел, что лицо его собеседницы озарилось радостью — для нее это была хорошая новость. — Откуда вы прибыли?
— Из Лиона.
Ободренная радостней новостью, Габриэль рассказала ему без утайки о своем путешествии, опустив только некоторые детали личного характера.
— Если ваш друг, Гастон, страдает от таких мучительных болей, почему он не обратился ко мне? Я уже поместил двух раненых военнопленных в отсек, отведенный под лазарет, где созданы более сносные условия.
— Гастон не мог обратиться к вам, ведь тогда открылось бы, что он — инвалид, и возникли бы вопросы, почему он попал на борт судна и оказался в числе военнопленных. Он должен был терпеть и таиться из-за меня. Как вы думаете, сможет ли он теперь выбраться из этого ужасного места?
