— Я не собираюсь здесь сидеть сложа руки, — решительно заявила Габриэль. — Я отправлюсь в один из полевых госпиталей. Вчера на привале я познакомилась с группой военных лекарей и предложила им свою помощь. Они с готовностью приняли мое предложение.
Гастон пристально взглянул на нее и поморщился.
— Для того, чтобы работать в полевом госпитале, требуется крепкий желудок, — предупредил он ее.
По лицу Габриэль пробежала тень.
— После того, что я видела в Сьюдад Родриго, мой желудок выдержит все, что угодно.
Гастон не стал спорить с ней.
После завтрака они пешком направились туда, где развернули полевой госпиталь, над которым развевался традиционный черный флаг, предупреждая друзей и врагов о своем местоположении. Палатки возвели на опушке леса, вблизи деревьев, которые должны были защищать их от картечи и шальных снарядов, и в то же время госпиталь располагался у самого поля сражения, откуда в палатки будут поступать раненые. Поскольку для выноса с поля боя каждого раненого требовалось от четырех до шести человек, а иногда и все восемь, офицеры накануне решающего сражения отдали распоряжения не выносить их с поля боя до конца битвы в случае, если они будут убиты. Гастон знал, что точно такой же приказ отдал своим людям и Николя Дево. Он сам не раз получал такие приказы в свое время и догадывался, что в этот судьбоносный день такие приказы были отданы не только во французской армии, но и в неприятельском стане. Этот приказ мог стоить многим офицерам жизни, но от исхода предстоящего сражения слишком много зависело, и поэтому ни один офицер не хотел спасать свою жизнь, ставя на карту победу своей армии.
Когда Габриэль и Гастон приблизились к полевому госпиталю, они увидели, что лекари и хирурги, одетые еще в свои мундиры, в не в рубашки и кожаные фартуки, сидят в походных креслах, лениво переговариваясь между собой, покуривая свои трубочки, читая или дремля.
В палатках уже были установлены операционные столы, а сбоку на маленьких столиках поблескивали внушавшие ужас хирургические инструменты, которые успели разложить санитары. Рядом с каждой палаткой возвышались груды сложенных одеял, похожие на поленницы дров, заготовленных на зиму. Они ожидали первых раненых. Кроме того, здесь же рядами стояли большие бутыли с вином, флаконы с опием и другими снадобьями для тех, кому могла потребоваться хирургическая помощь, а позже, когда времени будет в обрез, вином смогут дезинфицировать раны. Санитары, в чье распоряжение были направлены женщины, собравшиеся, чтобы помочь в уходе за ранеными, велели им распаковывать узлы с чистыми полотняными бинтами. Однако большинство женщин сидели на пеньках и стволах упавших деревьев, а также старых мешках, ожидая, когда потребуются их услуги, некоторые из женщин курили трубки. Когда Габриэль и Гастон проходили мимо, они с любопытством оглядели их, проводив взглядами.
Габриэль остановилась на мгновение и бросила взгляд на долину, где вскоре должно было разыграться сражение. Долина простиралась за просекой, по обеим сторонам которой высились раскидистые деревья. Это был тихий зеленый уголок земли, где через несколько часов сойдутся сто сорок тысяч человек, чтобы убивать и калечить друг друга, в их числе будет и Николя. Что заставляло людей желать смерти своего ближнего? Слева от Габриэль сидели ее соотечественники, ожидая начала боя. Они, как и прежде, отдыхали, развалясь на походных креслах, дремали, играли в карты и вспоминали о прошлых боях. За рощей, невидимые отсюда, стояли конные егеря и другие кавалеристы, на солнце сверкали пушки. Яркие штандарты развевались над каждым полком, солдаты и офицеры которых были одеты в мундиры определенных цветов. Штандарт олицетворял честь и славу полка, и поэтому из-за них на поле боя всегда разгоралась ожесточенная борьба. Потерять в бою свой штандарт означало подорвать моральный дух солдат, а захватить вражеский штандарт было делом почетным и славным.
— Пойдемте, — окликнул Гастон Габриэль, выводя ее из задумчивости. Габриэль, бросила взгляд на стан противника, позиции которого находились у дальней гряды холмов, а затем поспешила вслед за своим другом. Гастон ковылял, прихрамывая, впереди нее, стремясь побыстрее получить задание от командира госпиталя и приняться за его выполнение.
Но как выяснилось, ему вовсе не надо было спешить, поскольку Император все еще медлил, ожидая, пока подсохнет земля. Прошло еще два часа напряженного ожидания, прежде чем зазвучали полковые барабаны, призывая воинов к оружию. Габриэль знала, что сейчас множество людей, ожидавших этого момента, побросали карты и двинулись вперед, занимая боевые порядки. Они отбросили все личное, все воспоминания о прошлом для того, чтобы отдаться бою. Хирурги, старавшиеся скоротать время за разговорами, встали и начали снимать мундиры, засучивать рукава рубашек и надевать свои кожаные фартуки. Санитары складывали походные кресла и убирали их с дороги. Один из них дат Габриэль фартук из грубой парусины — такие же фартуки были надеты и на других женщинах, — и та повязала его. Гастону поручили наблюдать за поступающими ранеными, обеспечивая первоочередную помощь тем, кто в ней крайне нуждался.
Габриэль тем временем подошла к группе женщин. Все они были женами и возлюбленными нижних чинов, находившихся сейчас на поле боя, и Габриэль считала честью для себя быть среди них. И хотя сначала эти женщины поглядывали на нее с сомнением, поскольку никогда не видели, чтобы офицерские жены помогали ухаживать за ранеными в госпитале, однако еще до конца сражения их отношение к Габриэль изменилось. Ее умелые действия заставили их забыть о том, что она — чужая в их среде.
Ровно в половине двенадцатого французские пушки по приказу Императора открыли огонь по вражеским позициям. Обстрел был таким мощным, что дрожала земля, от грохота закладывало уши, а некоторые бывалые солдатские жены, пережившие не одну военную кампанию, признались, что никогда не слышали ничего подобного прежде. Габриэль удивлялась тому, как британцам удавалось выстоять под таким шквальным огнем. Клубы густого дыма от несмолкаемой канонады проплывали высоко над верхушками деревьев и черным флагом госпиталя. Говорили, что жаркий бой завязался у замка Угумон на подступах к позициям британцев. Однако первыми ранеными, доставленными по лесной просеке в госпиталь, оказались солдаты, в которых попал снаряд, выпущенный из вражеского орудия, — это было одно из тех прыгающих по земле, железных ядер, которое Габриэль видела во время боя на Пиренейском полуострове. Одно такое ядро уложило семь французских солдат, раздробив им кости ног. Габриэль охватило чувстве жалости, когда она увидела, как этих бедняг вносят в палатки, но тут ее окликнул один из хирургов.
— Мадам Дево! Приготовьтесь к перевязке!
— Иду, майор Арну! — сразу же ответила она.
Хирург распорядился, чтобы она постоянно находилась в его палатке, и Габриэль, подхватив корзину с чистыми полотняными бинтами, поспешила занять свое место. Это было нелегкое испытание для Габриэль, но она о честью выдержала его. Санитары вливали в рот стонущим солдатам, лежащим на операционных столах, вино капля за каплей, кровь текла ручьем, из открытых ран выступали осколки белых костей, визжали ампутационные пилы. Когда хирург закончил операцию, настала очередь Габриэль накладывать повязки на раны своего первого пациента. Ей помогал один из санитаров, хотя вскоре она должна была уже справляться с этой работой одна.
