Габриэль пожала плечами.
— Родственные связи не так-то легко разрушить. У нас действительно неподражаемый отец. Иногда мне кажется, что и на смертном одре, умирая, он будет орать на нас и браниться. Меня восхищает его умение подчинять людей своей воле. Я бы очень хотела обладать такой же способностью, хотя я использовала бы ее совсем для других целей.
— Наступит день, и его власть над людьми унаследует Анри, в чем, впрочем, нет ничего удивительного, так как он многие годы является правой рукой отца, — Жюль облокотился о спинку дивана и наклонился поближе к Габриэль, глядя на нее в упор и собираясь, по-видимому, сказать что-то важное. — Как раз об этом я и хотел переговорить с тобой с глазу на глаз. Я заметил, что отец сильно изменился. Он очень сдал за последнее время. Мы должны взглянуть правде в лицо: ему осталось, по всей видимости, жить не так долго, как бы нам всем хотелось. Когда он умрет, Элен должна будет немедленно покинуть, дом. Ивон заберет бразды правления в свои руки, я это понял сразу же, как только увидел ее в свой нынешний приезд. Элен слишком добра к ней, она никогда не думает о себе, а заботится только о других. А я не хочу, чтобы моя дорогая жена провела остаток своей жизни, находясь в рабстве у кого бы то ни было.
— О чем ты говоришь? Какой остаток жизни? — в недоумении воскликнула Габриэль. — Военные кампании рано или поздно кончатся, и ты навсегда вернешься домой…
Но взглянув на Жюля, Габриэль осеклась — такое суровое лицо было сейчас у ее брата.
— Но где гарантия, что я окажусь в числе тех, кто уцелеет?
Габриэль замахала на него рукой, не желая слышать ни о чем подобном.
— Замолчи, пожалуйста, — взмолилась она.
— И все же я должен продолжить этот разговор — для блага Элен. Знаешь, мы мечтаем о том, что в этот мой приезд она забеременеет. Если это случится, ей несладко придется, потому что каждый захочет использовать ее, беззащитную вдову с ребенком на руках, в своих целях, — Жюль схватил бессильно упавшую руку сестры и крепко, почти до боли, сжал ее в своих руках. — Обещай мне, что ты увезешь ее из дома отца, когда старик умрет, если я сам к тому времени не в состоянии буду позаботиться о ней!
— Я все сделаю, как надо. — слова сами слетели с уст Габриэль. — Хотя я надеюсь и молю Всевышнего, что мне не понадобится самой заботиться об Элен.
Услышав данное сестрой обещание, Жюль заметно повеселел, и к нему вернулось его обычная мальчишеская беззаботность.
— Я постараюсь не перекладывать на твои плечи эти хлопоты, — широко улыбнулся он. — И все же ты уменьшила мою тревогу о будущем жены.
Этот разговор все еще не выходил из головы Габриэль, когда она на следующий день, стоя рядом с Эмилем, махала вслед удаляющемуся экипажу Элен и Жюля. Брат на прощанье крепко обнял ее, ласково тронул рукой за подбородок и отпустил острое словцо, заставившее всех весело рассмеяться. Он был, как всегда, исполнен бодрости и оптимизма, поскольку не хотел волновать близких своими дурными предчувствиями.
Когда экипаж исчез за поворотом, Габриэль тяжело вздохнула и повернулась, чтобы вместе с Эмилем направиться к дому. Однако, оказалось, что, не дожидаясь ее, он уже поднялся на крыльцо. В течение следующих двух-трех дней, когда Габриэль особенно остро нуждалась во внимании и ласке, поскольку ей не давали покоя тяжелые мысли о судьбе брата, Эмиль вел себя на удивление холодно и сдержанно, а по ночам молча, не проявляя к жене ни капли нежности, выполнял свои супружеские обязанности. Габриэль, наконец, сделала неутешительное открытие, что муж чувствует себя глубоко уязвленным тем вниманием, которое она уделяла на протяжении нескольких дней своим гостям — людям, самым дорогим и близким ей. Ей и в голову не приходило, что он может быть до такой степени ревнивым. Теперь же перед ней начали постепенно открываться все тайники его души, и Габриэль поняла, что ее супруг — очень сложный человек, в характере которого темные стороны ведут непримиримую борьбу со светлыми, и исход этой битвы неясен. Габриэль почувствовала огромное облегчение, когда к концу недели он перестал наконец дуться на нее, и их отношения снова наладились. Однако, к сожалению, к этому времени Габриэль уже расхотела вести с ним доверительные разговоры, о которых она так мечтала, и ее надежды на то, что они станут добрыми друзьями в своей дальнейшей супружеской жизни, растаяли, как дым.
Миновала весна, и наступило лето 1804 года. Все это время молодожены жили в согласии, спокойно и тихо. Но неожиданно набежали тучи, и разразилась гроза. Это случилось после того, как на шелководческой ферме вылупились личинки шелкопрядов, и сразу же началась суматоха на плантациях шелковицы. С утра до ночи сборщики молодой листвы, появившейся как раз к сроку, собирали свежую нежную зелень и мелко резали ее для личинок.
В небольшой сарай, где Габриэль посыпала зеленую свежую массу, приготовленную из листьев шелковицы, на сетки, натянутые на рамы, на которых находились личинки, вошел Эмиль. При разведении шелкопрядов необходимо было строго соблюдать определенные требования. Шелкопряды доставали сквозь ячейки сетки свежий корм, а отходы и засохшая масса, упавшие на дно рамки, убирались работниками фермы. Кормить насекомых надо было постоянно, потому что шелкопряды отличались неимоверной прожорливостью, и для того, чтобы прокормить личинок, вылупившихся всего лишь из унции яиц, требовалась целая тонна свежей листвы. Однако шелковой нитью, произведенной шелкопрядами, появившимся из этой самой унции яиц, можно будет впоследствии пять раз обмотать по экватору земной шар — факт, поразивший воображение Габриэль.
— Ты проводишь слишком много времени на ферме и пренебрегаешь своими обязанностями по дому, — произнес Эмиль тоном, в котором слышалась плохо скрытое раздражение. — Я хочу, чтобы за моим домом присматривали должным образом, а не передоверяли эти заботы безответственным слугам.
— Твои обвинения совершенно несправедливы! — возмутилась Габриэль.
— А я думаю иначе, — холодно возразил ей Эмиль.
Габриэль поставила на пол пустую корзину, которую ей принес один из сборщиков листвы, и повернулась лицом к мужу, стоявшему рядом с ней в проходе между стеллажами, заставленными рамками. Лучи яркого летнего солнца пробивались внутрь сарая сквозь щели в ставнях.
— Я не понимаю тебя, Эмиль. Я полагала, что тебя обрадует мой интерес к работе на ферме, которая дает нам средства к существованию и должна быть делом нашей жизни.
— Я рад, что ты нашла себе занятие. Но я считаю, что моей жене не подобает работать в сараях, словно поденщице.
— Что за причуды! Наши наемные работники прекрасно знают, что я занимаюсь этим делом из удовольствия, а вовсе не наравне с ними.
Ее слова не тронули Эмиля, он все так же хмуро смотрел на нее, сложив руки на груди.
— Я слышал, что сегодня утром ты ходила на плантации и помогала сборщикам листвы.
Ах вот в чем было дело! Габриэль глубоко вздохнула, припомнив, что она работала вблизи дороги, по которой в это время проезжали их соседи. Злые языки быстро разнесли эту новость по всей округе, и, по-видимому, пересуды о его супруге и всеобщее осуждение ее поведения расстроили Эмиля.
